Она встает, потягивается, подходит к окну. Небо стало пасмурным,
Едва Берта вышла из гостиницы, как полил дождь. Под зонтом она могла не опасаться нежелательных встреч. Воздух был напоен благоуханием, словно вместе с дождем разливалось по городу дыхание окружающих его лесов. Берта наслаждалась прогулкой, и самая цель ее пути только смутно мерцала перед ней. Она так устала от полноты сменяющихся чувств, что уже ничего не чувствовала. У нее не было ни страха, ни надежд, ни планов. Она снова прошла мимо сада, по Рингу, с радостью впивая запах влажной сирени. Сегодня утром она даже не заметила, что все вокруг пестрит лиловыми цветами. Внезапно мелькнувшая мысль вызвала у нее улыбку: она зашла в цветочный магазин и купила букетик фиалок. Она поднесла фиалки ко рту, и ее охватила глубокая нежность; она подумала: сегодня в семь уходит поезд туда, домой, и обрадовалась, будто кого-то перехитрила. Она медленно перешла через мост. И вспомнила, как несколько дней тому назад переходила этот же мост, чтобы попасть на ту улицу, где он прежде жил, и снова увидеть его окно. Здесь ужасная сутолока, два людских потока устремляются навстречу друг другу — один из предместья в город, другой из города в предместье; едут всевозможные экипажи, слышатся звонки, свистки, крики кучеров; Берта хочет остановиться, но ее толкают вперед. Вдруг она слышит совсем рядом протяжный свист. Возле нее останавливается карета, чья-то голова высовывается из окна. Это он. Он подзывает ее глазами; несколько человек тотчас обращают на это внимание, им хочется слышать, что скажет молодой человек даме, подошедшей к его карете. Он очень тихо спрашивает:
— Не хочешь ли сесть?
— К тебе?
— Ну да, ведь дождь идет.
— Я, собственно говоря, хотела бы пойти пешком,
— Как хочешь. — Эмиль быстро выходит, расплачивается с кучером.
Берта с некоторым испугом замечает, что с полдюжины людей стоят вокруг них и с большим нетерпением ждут, как развернется дальше это удивительное происшествие. Эмиль говорит Берте: «Пойдем». Они быстро переходят через улицу и таким образом спасаются от любопытных. Теперь они медленно идут вдоль набережной Вены, по одной из менее оживленных улиц.
— У тебя даже нет зонта, Эмиль!
— Не пустишь ли ты меня под свой? Подожди, так не годится.
Он берет у нее из рук зонт, держит его над ними обоими и подхватывает ее под руку. Теперь она чувствует, что это его рука, и очень рада этому.
— С загородной прогулкой, к сожалению, ничего не выходит, — говорит он.
— Жаль.
— Как ты провела день?
Она рассказывает о роскошном ресторане, где она обедала.
— Почему же ты мне ничего не сказала? Я думал, ты обедаешь у кузины; мы могли бы отлично пообедать вместе.
— Ты же был занят, — говорит она с некоторой гордостью оттого, что нашла такой легкий, насмешливый тон.
— Ну да, во всяком случае, после обеда; мне пришлось выслушать почти целую оперу.
— Как это?
— У меня был молодой композитор, впрочем, очень талантливый человек.
Она очень рада; оказывается, вот чем он занимается днем. Он останавливается и, не выпуская ее руки, смотрит ей в лицо.
— Знаешь, ведь ты стала гораздо красивее! Да, кроме шуток! А теперь скажи наконец откровенно: как тебе пришло в голову написать мне?
— Но я тебе уже говорила.
— Так ты все это время думала обо мне?
— Очень часто.
— Даже когда был жив твой муж?
— Конечно, я всегда думала о тебе. А ты?
— Часто, очень часто.
— Но…
— Что же?..
— Ты ведь мужчина.
— Да, но что ты хочешь этим сказать? — Ты, конечно, многих любил.
— Любил… любил… О да, конечно.
— А я, — живо говорит она, как будто правда неудержимо рвалась из нее, — а я никого не любила, кроме тебя.
Он берет ее руку и подносит к губам. Потом говорит:
— Ну, это еще надо доказать.
— А я принесла тебе фиалки.
Он улыбается.
— Что же, это и есть доказательство? Ты это сказала так, будто с тех пор, как мы не виделись, ты только и делала, что собирала или, по крайней мере, покупала для меня фиалки. Впрочем, очень тебе благодарен. Почему ты не захотела сесть в карету?
— Так приятно пройтись пешком.
— Но если ходить долго… Мы все-таки поужинаем вместе?
— С большим удовольствием. Здесь недалеко, например, есть ресторанчик, — поспешила прибавить она.
Он засмеялся.
— Ах, нет, мы все это устроим немножко поуютнее.
Она опустила глаза. Затем сказала:
— Не хочется сидеть за одним столом с чужими людьми,
— Конечно, нет. Мы даже пойдем в такое место, где совсем никого не будет.
— Что это ты выдумал! — сказала она. — Этого я не сделаю.
Он пожал плечами.
— Как хочешь. Ты уже успела проголодаться?
— Нет, нисколько.
Оба замолчали. Затем он сказал:
— А смогу я когда-нибудь познакомиться с твоим мальчуганом?
— Конечно, — радостно ответила она, — Когда захочешь. — Она начала рассказывать о мальчике, а потом перешла на свою родню. Эмиль иногда задавал какой-нибудь вопрос, и вскоре он уже знал все, что делалось в городе, вплоть до домогательств Клингемана, о которых Берта рассказывала смеясь, но с некоторым удовлетворением.
Горели фонари, бросая отблески на мокрую мостовую.