– Расскажи лучше, как ты вместо художественного вуза докатилась до медицинского? – бросил он, подойдя к камину. И пока я собиралась с мыслями, принялся неспешно укладывать дрова и разводить огонь.
Разговор об учёбе успокоил нервы лучше всякого лекарства. Я так и не поняла, было ли это профессиональное умение или врожденный талант, но Никита оказался замечательным собеседником.
Он не смеялся с моих страхов, искренне восхищался успехами и порой даже делился историями из своего студенческого прошлого.
Это была словно такая игра. Никто не подступал к границам личной жизни. Не спорил. И не учил другого.
– От меня отвязались с фортепиано, и за это я обещала больше не рисовать.
– Разве художник в семье это так плохо?
– Если сразу не Рембрандт, то и позориться нет смысла.
– А в меде сразу не обязательно становиться Пироговым или Склифосовским?
– Не знаю. Наверное, врач в семье – это престижно. Я на радостях не стала уточнять.
– И как после холстов с красками тебе все эти болезни, анализы и человеческие потроха?
– Мне нравится. – Сдержать смех было невозможно. – Особенно потроха. И живые и не очень. Это тоже в каком-то смысле искусство. Только создатель абсолютный гений.
– Нет… мне не понять. Я с детского сада так сильно хотел стать юристом, что родители успели свыкнуться с этой мыслью.
– Ну а как же суды, прокуратура? Это, наверное, интереснее, чем работа адвоката?
– Судов у меня и так хватает. А прокуратура… – теперь смеялся Никита. – Вот тебе нравятся потроха, а мне хватило одного похода в морг.
– Великий адвокат Лаевский боится трупов?
Я готова была визжать от такого открытия.
– Хуже! Достаточно крови. Меня, между прочим, еле откачали. Думали, что так в морге и останусь. Клиентом.
– Боже! Я хотела бы это увидеть!
– Нет-нет! На бис не исполняю. Даже ради симпатичных соседских девочек.
– Я бы взяла тебя за руку… – После неожиданного комплимента крылья за спиной расправились. Никакая сила тяжести больше не держала.
– Боюсь, теперь я годен только перебирать бумажки и трепать языком.
– Ликвидации, слияния… – вспомнила я одну из статей в интернете.
– Да, и прочие скучные слова.
– Тоска…
Согретая огнем, расслабленная, я вспомнила, что весь день мечтала о сне. И начала зевать.
– Ты права. Скука смертная.
Никита сдвинул в сторону очередную головешку в камине и непонятным взглядом посмотрел на меня.
Так и хотелось спросить: «Что-то не так?», но он опередил. Поправил плед, которым укрыл меня ещё в начале наших посиделок, и произнес:
– Раньше мне это не казалось скучным. А теперь… и правда. Как только выживаю?
– А еще в постоянных разъездах… далеко от дома… как белка в колесе.
Мой мозг уже спал, а изо рта вылетала всякая чушь.
– Да… и завтра опять придется снова лезть в это колесо.
Не знаю, что задело меня больнее: горечь, которая прозвучала в его словах, или это проклятое «снова» – внутри будто кислота разлилась.
– В Москву? – спросила, сама не знаю зачем.
– Да. Там уже ждут.
– Снова… – сглотнула, – … на шесть лет?
От прежней легкости не осталось и следа.
– Не знаю. Но не переживай. Про подарок я помню. Обязательно пришлю, как только решишь, чего душа желает.
Слова прозвучали утешающе, спокойно. Никита будто каким-то магическим образом чувствовал, что происходит у меня внутри. Он искренне пытался сходу справиться с любой тревогой.
Но в этот раз не сработало.
– А если я попрошу подарок прямо сейчас?
Мои бабочки больше не порхали. Они сложили свои обожженные крылья и фасетчатыми глазами внимательно смотрели на меня. Точь-в-точь как Наташа сегодня, когда предлагала сделать себе один маленький безумный подарок.
– Ты уже придумала?
Возможно мне показалось, но в голосе Никиты не было ни радости, ни облегчения.
– Поцелуй меня, пожалуйста.
Никогда не думала, что смогу произнести такую просьбу настолько легко. Слова буквально вырвались сами.
– Сомневаюсь, что это хороший подарок.
– Я так хочу спать, что завтра ничего не вспомню, – врала безнадежно. Талантливо, как никогда еще этого не делала.
– А если я не смогу забыть?
Никита осторожно взял меня за подбородок и заставил посмотреть в глаза.
– Я… вряд ли я удивлю тебя чем-то незабываемым.
Глава 5
От неожиданной просьбы девчонки меня будто кто-то ломиком по голове огрел. С размаху. Подкрался и «обрадовал».
В черепушке с табличками «Не смей!», «Даже не думай!» тут же встали за руки воспитание и совесть. А пониже, за грудиной, все эти предсердия, клапаны и сосуды завязались тугим узлом.
Дожил в двадцать восемь!
А ведь ничто не предвещало.
Обычный вечер с соседкой. Тихий, спокойный разговор.
Хотя… не совсем.
Сегодня впервые в жизни рядом с девушкой я чувствовал себя дебилом. Можно было сколько угодно списывать эту странность на усталость и ностальгию. Или объяснять нехваткой постельных радостей – в последнее время вообще было не до них.
Но никакой сонливостью или треском камина не получалось объяснить, почему мне так хорошо.
До абсолютной пустоты в голове.
До непонятного желания смеяться и улыбаться.
До еще чего-то неправильного, что я старался держать при себе и не выпускать на волю.