Жена на один год

Не думал никогда, что к тридцати превращусь в занудного старика, с трудом выдерживающего звездные вечеринки и готового променять праздничный стол на обычный бутерброд в тишине, перед камином.

Наверное, Алина была права — профессия все же наложила на меня свой отпечаток. Оставалось лишь догадываться, в какого мозгоклюя я превращусь к сорока, и сноба — к пятидесяти.

Впрочем, до этого еще нужно было дожить.

От последней мысли я усмехнулся, и взгляд невольно остановился на крыше собственного дома.

После гибели родителей, казалось, что никогда не смогу смотреть на него так спокойно. Взвою от тоски. А сейчас будто что-то внутри притупилось.

Дом стал просто домом. Местом, где когда-то мне было хорошо, куда постоянно возвращался, и где ждали самые близкие. Желание избавиться от него притихло. Осталось лишь понять, зачем содержать пустующий дом. Но некоторые вопросы я уже научился оставлять без ответов.

Возможно, это был бзик. Возможно — страх окончательно проститься с родителями. У психологов, наверняка, нашлась бы какая-нибудь стройная теория. Только мне пока было не до них.

Сейчас хотелось чувствовать, что дом рядом. Греться изнутри светлыми воспоминаниями, которых оказалось гораздо больше, чем я подозревал. Дышать. В одиночестве. И полной грудью.

Давненько у меня не возникало таких желаний. Москва с ее пробками и сумасшедшим графиком работы не способствовала. А здесь, в поселке, как прорвало.

От удовольствия даже глаза закрыл.

Позволил морозу забраться под шарф, сковать лицо и запорошить снежинками с головы до ног.

Вдохнул поглубже.

Выпустил ртом струйку пара.

Расслабился…

И вдруг неожиданно понял, что радуюсь покою не в одиночестве.

Возле вольера в пушистой меховой шапке и белом, сливающемся со снегом, пуховике сидела девушка. Сквозь прореху в сетке она чеса за ухом пса и что-то тихо ему приговаривала.

Из-за свиста ветра до меня почти ничего не долетало. Расслышать удалось лишь отдельные слова: «Почему», «Ждала», «Дура», «Теперь»… Но не залюбоваться было сложно.

В прошлый раз в мое отсутствие соседская девчонка превратилась в девушку. Нежную, робкую и губительно-сладкую. А за последние два года стала молодой женщиной.

Ума не приложу, как я не узнал ее в зале. Лера. Валерия. Будущий врач и талантливый художник, который променял свою страсть на свободу от ненавистного пианино.

Где были мои глаза?

Сейчас, рядом с Демоном, Лера безумно напоминала себя прежнюю. Ту, какой я увидел ее в первый раз. Разница была лишь в эмоциях, хорошо читавшихся на лице даже в тусклом свете уличных фонарей.

Тогда это был страх, теперь — растерянность. Тогда она боялась Демона как огня, теперь — жалась к нему сквозь сетку и говорила так, будто не было никого ближе на всем белом свете.

Наверное, самым правильным было уйти. Не стоило вмешиваться в чужое одиночество со своим непрошенным «здравствуй». Но когда у меня с этой девчонкой получалось правильно?

— Ты уже не боишься клыкастого чудовища? — опустив приветствие, произнес я и подошел поближе.

Плечи в пуховике вздрогнули. Спина выпрямилась в струну. И Лера медленно повернулась. Красивая! Нереальная… Словно до этого несколько раз я видел наброски, а сейчас впервые смотрел на чистовик.

— Когда-то один незнакомец сказал мне, что он нестрашный. Я поверила.

— Тебе не говорили, что незнакомцам верить опасно?

Без приглашения я присел на корточки рядом и тоже просунул руку к Демону.

— Он показался мне хорошим.

Большие, серебристо-серые глаза сверкнули. Уголки алых губ опустились вниз.

— Я думаю, ты ему польстила.

Наши ладони на миг соприкоснулись. Взгляды остановились на пальцах. И мне в бок словно разрядом тока шарахнуло. Как оголенный провод поднесли!

— Я познакомилась с Алиной, — Лера первой убрала руку. Легонько тряхнув кистью, она спрятала ее в карман пуховика и воровато оглянулась на меня.

В ответ я, вероятно, должен был что-то сказать. Но от всех этих жестов и эмоций уши слегка заложило, и последняя фраза пролетала мимо.

— У тебя очень красивая невеста. Она мне понравилась. Поздравляю вас. — Длинные ресницы дрогнули.

— Да… Спасибо. — Я с трудом сглотнул непонятно откуда взявшийся ком в горле. — А ты… Как у тебя дела? Все еще не жалеешь, что пошла на медицинский?

— У меня все замечательно. Ни о чем не жалею. Спасибо.

В отличие от прежней, знакомой мне Леры, эта не стала растягивать губы в улыбку, словно слово «спасибо» без него не произносится.

Эта смотрела ровно. Без эмоций. Лишь в глазах что-то похожее на усталость выдавало ее ложь.

— Тогда я тоже рад за тебя.

Таким идиотом я не чувствовал себя очень давно. Года два минимум. Голова четко осознавала, что несу какую-то чушь. Со стороны нас даже представлять не хотел. А правильных мыслей не было.

Прежние невинные разговоры об учебе и рисовании теперь выглядели совершенным бредом. Язык не поворачивался что-то уточнять или рассказывать свое.