Жена на один год

Чтобы не позволить коснуться, мне пришлось вспомнить все, чему научилась когда-то в детдоме. Панин пытался словить меня, но я уворачивалась. Старался дернуть на себя, но я отталкивала его наглые руки, будто и не дремала до этого все четыре пары.

Ума не приложу, сколько бы мы еще плясали эти дурацкие танцы, но когда Леша в очередной раз попытался пригвоздить меня к стене, рядом с нами раздался командный голос Наташи.

— Панин, ты с дуба рухнул?! Это что ты здесь такое устроил?!

Кричать Наташа училась в ночных клубах с четырнадцати лет. Там перекрикивала и ди-джеев, и музыку. Сейчас получилось не тише.

Дрессированный Панин отшатнулся как от команды своего тренера. И только, проморгавшись, смог, наконец, произнести:

— Наташ, ты можешь хоть раз пройти мимо? Исчезнуть?!

— Я тебе Каспер что ли, исчезать?

Ловким движением, подруга сунула мне стаканчик кофе, а сама молча протянула руку за моей сумкой.

— Тебя вообще кто просил вмешиваться? Что ты здесь забыла? — Леша даже не пытался скрыть раздражение.

— Сам давно у декана на ковре был? Отправить на промывание мозга?

— Отправлять будешь охранников своего папочки. Это они тебе в попу дуют и на задних лапках вокруг пляшут, а не я.

— Так Леркины тоже могут сплясать. Зубов не соберешь.

— А ты, смотрю, страх потеряла совсем. Угрожаешь?

Эти двое так вошли в раж, что, казалось, забыли и обо мне, и о том, где находятся.

— Я не угрожаю. Я прямо говорю. Береги, Леха, зубы! Диплом стоматолога челюсть не лечит.

— Кто бы тебя саму полечил?! Чтобы в чужие дела нос свой не совала.

Градус накала в считанные секунды перешел от легкой перепалки до угроз.

— Ах ты…

— Да я…

Живая стена, которая совсем недавно преградила мне путь, снова выросла на горизонте. А справа, не менее высокий и мощный, материализовался один из охранников Наташи.

Если бы не сумасшедшая сонливость, я бы уже сама бросилась разнимать спорщиков. Только вызова в деканат нам всем вместе не хватало! Но Панин и подруга перекинулись парочкой комплиментов… довели до точки кипения каждый свою «группу поддержки». А потом разошлись.

Сами.

Без посредников.

Будто качественно отвели души.

— Лешку ты, кстати, зря отшиваешь, — уже в машине ни с того ни с сего призналась Наташа.

— Почему зря?..

Мозг у меня соображал сегодня плохо, но это я, наверное, и в нормальном состоянии понять не смогла бы.

— Он наглый. Бабник еще тот. Но в целом неплохой.

— Просто неплохой или неплохой для чего-то? — Одна смутная догадка в моей голове все же созрела.

— Лешка — отличный вариант для первого раза.

— Ээ…

От неожиданности у меня чуть стаканчик не выпал.

— Да, господи… — Подруг закатила глаза. — Я ж не о чем-то таком говорю… Хотя в твоем возрасте уже все можно. Но хотя бы целоваться попробовала бы.

***

Никита

Перчатка впечатывалась в бок боксерской груши почти беззвучно. Руки помнили, как правильно бить. То подворачивали кулак, то ввинчивали перчатку в грушу, проверяя на прочность швы.

Минуту. Другую… Двадцатую. Жестко, резко, уверенно. Удары сыпались часто, как щелчки секундной стрелки, а по спине, между лопаток, уже бежала тонкая струйка пота.

Можно было заканчивать, но остановиться оказалось сложно. Разогретые мышцы приятно горели, и голова работала настолько четко, что все факты сами укладывались в правильные картинки.

О рабочем.

О личном.

Обо всем.

Никакой кофе не мог сравниться. Впрочем, на меня уже давно не действовали ни американо, ни эспрессо.

Желудок болел даже от самой элитной кофейной жижи, а бодрости не добавлялось ни на грамм.

Груша и перчатки были надежнее. Без громких звуков, без крови, как это случалось с живыми людьми. Раньше. Чисто и долго.

Сонливости потом не оставалось. Злости тоже.

Лучше могло быть только утро с женщиной. В кровати. До полного истощения. Но вариант с запасным аэродромом в каждом городе мне никогда не нравился.

Ничем это не отличалось от связи с проститутками. Ими брезговал. А просить Кристину приехать на неделю в Питер…

Еще месяц назад я, возможно, и позвонил бы ей. Уж как-нибудь нашёл бы время для парочки дежурных походов в ресторан… торжественного выпаса. А сейчас не хотел.

Устал и от Кристины с её тоскливыми взглядами в сторону ювелирных салонов. Устал от ресторанов. А ещё не хотел видеть здесь, в старом доме родителей, никого лишнего.

С домом вообще все оказалось сложно. Как-то так получилось, что за последние годы в вечных разъездах между Москвой и Штатами я умудрился от него отвыкнуть.

За шесть лет ни в отелях, ни нью-йоркской квартире так и не нажил ничего личного. Не было в них ни галереи фотографий в деревянных рамках, ни коллекции фарфоровых псов в стеклянных витринах, ни закопченного камина, перед которым можно было уснуть с книжкой в руке или с теплым котом под боком.

На все эти мелочи не хватало ни времени, ни желания. Спал, работал, встречался с женщинами и летел дальше. А здесь… открыл дверь, вкатил чемодан, и как лицом в асфальт приложился.

Здесь не было неличного! Каждый метр квадратный — мое прошлое, каждая комната или коридор — целая история.