Жена напрокат

"А что ж тогда мой аспид? – смято думает Клавдия. Аспидом она звала мужа. Под синим массивным профилем на руке, так прозрачно напоминающем Клавдию, у него была вытатуирована жалоба: «Мамочка, это вот она довела меня до могилы!» – Ох, аспид! Бегал сам за билетами. Клялся-божился – места наши нижние. А выходит, одно над одним".

Делать нечего.

Клавдия трудно перетаскивает свою постель на верхнюю полку. Оперлась на неё, разбито пялится в окно.

– Ритуль, – устало говорит она, – что ж мы с тобой за хрюшки, что не можем залезти на вторую полку?

Рита равнодушно и немигающе смотрит на мать и молчит.

Где-то в степи поезд зацепился за столб.

В окне – петля дороги, у переезда грузовик с краном.

Шофёр провёл нетвёрдой рукой по губам, закрыл глаза и затянул отчаянным голосом, посылая Клавдии знаки счастливой души:

– Дава-ай, ми-и-илка,
Эх, гро-об закаже-е-ем.
Ка-ак помрё-ё-ём,
Та-ак вместе ля-яжем…

Деловой пламенный призыв шофёра выпихивает Клавдию из тупика.

– Милушок! – в грусти бросается она к открытому окну. – Помоги! Подсади своей бандурой на вторую полку!

Шофёр широко разбрасывает руки.

Из кабины его оглобельки видать далеко в обе стороны.

– Я что, дорогая моя недвижимость? Я завсегда согласный войти в интерес с женским классом. Но у моего краника грузоподъёмность недостаточна. Надорвётся-с!

Клавдия сердито захлопывает окно, на вздохе роняет Рите:

– Не жили хорошо, нечего и начинать…

Духота спала-блаженствовала на пустой постели на верхней полке.

А под нею, прилепившись друг к дружке, томились Клавдия с Ритой. Так и просидели всю ночь двумя крутыми буграми.

Но вот и дорожные терзания позади.

Весёлая, радостная Клавдия хлопочет у летней плиты в саду.

В виду моря!

На стол под яблоней ставит перед дочкой чашку манной каши. Подаёт с ложки.

Рита крутит головой.

Поталкивает, шлёпает ложкой мать в локоть:

– Здесь не хочу! Полезли на крышу, Евтихиевна!

Клавдия зацветает богатой улыбкой.

На крышу, так на крышу!

Как-то кроху Риту уговаривали всем семейством съесть вторую ложку каши за маму. Рита впервые топнула ножкой и заявила, что уступит только на крыше.

С той поры, приезжая в гости в деревню, мать кормит Риту завтраками, обедами, полдниками, ужинами только на крыше. Если однажды Рита пожелает, чтоб ей манную кашу подали на маковку Останкинской телебашни, мать не посмеет отказать, заберётся и туда. У материнской любви устава нет.

Кряхтит, ойкает Клавдия – следом за Ритой взмащивается по ненадёжной лесенке на пологую крышу сарая.

Тихонько усаживаются.

С минуту, обмирая от восторга, любуются они панорамой моря.

Потом Клавдия тихо дует на ложку с кашей, несёт Рите.

Рита благосклонно принимает. Каша нравится.

Рита лезет к матери подкрепить этот радостный факт поцелуем, и они – проваливаются.

Слабодушных прошу не волноваться.

Я угадал ваше желание и подстелил своим героиням не то что охапку – воз свежего душистого сена! Чтобы долго им не лететь, туго забил сарай сеном до самого верха.

Так что мать с дочерью свалились в мягкий аромат лета и счастливо расхохотались.

– Хрю-хрю? – извинительно спросила снизу благодушная хавронья.

Её вопрос я осмелюсь лишь подстрочно перевести как «Вы кто?»

– Хрю-хрю! – прощебетала в ответ Рита. – Свои! Да свои!!!

В пряной прохладе сена Рита скоро уснула и уронила руку на грудь матери.

Матери жаль будить дочку.

Не двигаясь, Клавдия долго смотрела в пролом крыши на чистое небо. Слушала море, слушала охавшую внизу от жары хавронью.

Мало-помалу неясное чувство вины засверлило, затревожило Клавдию. В чём она виновата? Перед кем?

Перед дочерью?

Перед выброшенными в вагонное окно свёртками с добротным харчем?

Перед бабунюшкой в обдергайке?

«Интересно, а как она вызнала, что я деревенского разлива? Или птаху и без паспорта видать по полёту?… Да, и я, и Рита родом отсюда, голохватовские. Всего десятое лето в городе… Куда ни залетишь, а душа домой кличет всегда…»

Сон закрыл ей глаза.

Ей нигде так сладко не спалось, как на сеновале.

Д о м а.

1994

Гордый жмурик

Дороже здоровья только лечение.

А.Тарасов

Операционная.

Стол.

Молодой хирург развалил страдалика, как кабана, искренне подивился нежданно открывшемуся в лёгкой дымке внутреннему миру больного и забыл, что делать дальше. Он срочно вспомнил, что все свои знания забыл в непрочитанном учебнике.

Делать нечего. Надо бежать на свидание с учебником.

Он торопливо содрал с головы нелепо нависавший в изломе бывший белым то ли поварской, то ли шутовской колпак, на бегу швырнул в угол также бывший белым халат и побежал.

Прибегает – районная библиотека ушла в декрет вместе с библиотекаршей.

Соседняя капремонтируется.

Центральная санитарит.

А уже вечер.

А дом рядом.

А по видаку скоро очередная серия «Богатые тоже плачут».

Ну как пропустишь?

И он побежал смотреть богатые слёзы.

Когда хирург пришёл снова в операционную, больного на столе не было.

Откуда-то из недр тишины придавленно горевала музыка.

Он выглянул в окно.

По улице брела похоронная дивизия.