Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем! [СИ]

«Та, кто вместо меня…»… — снова послышалось в ветре, как вдруг лед подо мной хрустнул. И я неожиданно ушла с головой в ледяную воду.

«Снегурочка» — прошептало что-то в моей голове.

Я вынырнула и тут же панически схватилась руками за лед, пытаясь вытащить себя. Лед хрустел и обламывался. Не помню как, но мне удалось выбраться.

— К-к-какой к-к-кошмар, — выдохнула я, трясясь от холода. Еще бы! Искупаться в ледяной воде в мороз — это вам не шутки.

Семен Семеновича нигде не было. Исчезли и рюкзак, и одеяла, и рация.

Я решила, немного пройти вперед, чтобы не замерзнуть. Одежда начала твердеть, превращаясь в ледяные доспехи. Но я знала, что снимать ее ни в коем случае нельзя. Иначе смерть. Пусть мокрая, пусть холодная, но все-таки одежда!

На поляне на пеньке сидел огромный бурый медведь. Его шерсть была припорошена снегом. Вот почему Семена Семеновича нет! Он от медведя спасался!

— Ша-шатун, — ужаснулась я, тут же замирая. — Ме-медведь… ш-ш-шатун…

— Где? — басом произнес медведь, оборачиваясь по сторонам.

Мне показалось, что он разговаривает?

— А, ну да! Я — медведь, — согласился медведь. И вздохнул.

— Ша-ша-шатун, — подсказывала я, охреневая от ужаса.

— Не шатун! Буран! — обиженно прорычал медведь, уставившись на меня.

Степень ужаса просто зашкаливала. Я попыталась найти файер, но он остался в рюкзаке, который, видимо, унес Семен Семенович!

«Прикинься дохлой!» —   прострелила мое сознание спасительная мысль. И я упала на снег. Меня толкнули лапой, перекатывая по снегу. Снег набивался в нос и рот.

— Людям нельзя в лес зимой, — катали меня по снегу, как вдруг послышался ехидный женский голос.

— Че? Мышкуешь, Миша?

— Гляди, какая тощая! — раздался рев надо мной. Я мало что видела, кроме снега, облепившего лицо и набивающегося в рот. — Кто ж тебя такую замуж возьмет! Одни кости!

— Видать в деревне совсем есть нечего! — согласился женский голос.

— Женщина! Уб-берите в-в-вашего ме… — пыталась позвать я на помощь храбрую девушку, как вдруг увидела над собой морду волчицы.

— О, гляди, глаза открыла! — переглянулось зверье. — Ты че в лесу забыла, опилка!

— Кто? — прошептала я, сплевывая снег и пытаясь встать, но меня прижали лапой.

— Эта… Как его… стружка… — напрягся медведь. — Бревно! Хотя нет, бревно толстое… Слово забыл!

— Щепка, — послышался женский голос. Это говорила волчица. — Щепка, Буранушка. Так люди тощих называют!

— Тебе что, не говорили, что в лес зимой негоже хаживать! — склонилась надо мной огромная медвежья морда. — Неужто мамка уму-разуму не учила? А коли медведь какой задерет? Чем же ты думала, дурья твоя голова! Знаешь, сколько в лесу медведей нынче ходит?

— А коли волки встретятся? — послышался голос волчицы. — Что тады? Как отбиваться будешь? Эх, Буранушка, осерчает хозяин, что ты девку пропустил! Он же велел тебе лес от людей сторожить!

— Да не виноват я, Метелица! Сижу на пеньке, сторожу. Потом смотрю, девка лезет из лужи! Сам перепугался! Думал русалка! Зимой! Русалка! Откуда, спрашиваю, зимой русалки? А потом глянул — не русалка! — добивал меня медведь. — Русалки, они красивые…

Теперь понимаю, почему опасно встречаться с шатуном! Этот начал жрать меня с самооценки.

— Потом думаю, грибочки вчерашние так себе были… Вот и лезет девка… В глазах мерещится… Блазнит… А потом гляжу — не грибы! — рычал медведь, словно оправдываясь. — От грибов такие красавицы мерещатся, а эта… Как его… Опилка!

— Че делать с ней будем? — перебила волчица. Она была сама белая, глазища у нее были разноцветные, как у хаски, а на шкуре блестели снежинки.

— Воспитывай и кати ее из лесу, пока хозяин не видел! А то замерзнет девка! Как к деревне подкатишь, так рявкни, что ли! А не как в тот раз. Молча прикатил, молча положил и ушел! — нарычала на него волчица. — Ой, чую, Карачун нам устроит тут, если про девку узнает! Это все ты!

— А ты, что, воспитывать не будешь? — прорычал медведь, продолжая катать меня лапами туда-сюда.

— Тоже мне нашли Маугли! — рявкнула я, сплевывая снег. Я попыталась пошевелиться, но одежда заледенела.

— А ты молчи, румянься! — проворчал медведь, натирая снегом мое лицо. — А то смотреть на тебя страшно! Бледная, холодная! Не докачу!

И меня действительно… покатили!

— Ой! — послышался бас, когда я скатилась с холма прямо в сугроб. — Упустил маленько! Так, лежи на месте, сейчас Буранушка спустится и дальше покатит.

Я вскочила на ноги, отплевываясь от снега.

— Как я докатилась до такой жизни? — задыхалась я, пытаясь поднять ногу, увязшую в сугробе по пояс.

— Ты до жизни еще не докатилась! Жизнь во-о-он там! Где дымки идут! Вот там жизнь! Еще двенадцать верст! — проревел медведь. — Ложись, давай, катить буду! А то не пройдешь! Там снега…

Я сделала шаг и ушла в сугроб по самую макушку.

— Так, где ты тут у нас! Ой, бедный я бедный, — послышался рев, а меня стали откапывать. — Сказано ж тебе: лежи! Катить буду!

Меня снова положи поверх сугроба и покатили… Медведь толкал меня, а потом сам увязал в сугробе.

— Я… я чувствую себя круглой д-д-д-дурой, — околевала я, ощущая леденящий холод.