Жена Нави, или прижмемся, перезимуем!

– Вот, приданное, – погрузила я на Буранушку. «Потерпи, хороший мой, потерпи!», – обняла я медведя за шею.

– Ой, спасибо тебе де-де-девица, – послышался голос Настеньки. – Век не забуд-д-ду!

– Проживи сначала столько, – буркнула я, придерживая и ее, и приданое. – Что в ларце – не знаю. Честно, не смотрела! Пусть будет для тебя что-то вроде киндер – сюрприза!

– Ладно говорите, да не понят-т-тно, – протянула красавица, а я поняла, что с шубой пора завязывать. Сняв с нее шубу, я смотрела, как она трясется и требует ее обратно. – Без п-п-подснежников меня м-м-мачеха на п-п-порог не п-п-пустит!  Даже с-с-согреться не д-д-даст! Она м-м-меня осенью за земляникой п-п-посылала уже! Нас-с-силу выб-б-бралась! Д-д-добрый дед-д-душка из лесу вывел и з-з-земляники д-д-дал!

– Отличный дедушка, – держала я ее, пока мы двигались по лесу. – Ты рассказывай, рассказывай.

– Л-л-летом мачеха м-м-меня в л-л-лес за  яг-г-гелем послала, – продолжала Настенька, пока я вспоминала мох под снегом, который едят олени.

– Она у тебя случайно не беременна? – спросила я, с некоторым подозрением.

– Х-х-холодно мне! Д-д-дайте шубоньку согреться! – взмолилась Настенька. И протянула ко мне рученьки.

– Сейчас уже деревня. Скоро-скоро. Тебя с такими приданным целая очередь из мужиков выстроится тебя отогревать, – успокоила я, хватая ее за руки. – Смотри, ты сейчас возвращаешься домой. Показываешь в деревне ларец. Выстроится очередь мужиков. Из них выбирай самого симпатичного, неженатого и непьющего. Это важно! С избой, желательно! И, прощай, мачеха! Поняла меня?

– Мне один н-н-нравится па-па-парень, – созналась Настенька. – Егорушкой зовут-т-т! Пустите погреться!

– Не пущу! Помрешь, – выдохнула я, пока волчица вела нас по лесу, показывая дорогу. Даже метели стихли. Ни ветерка! Ничего!

– Т-т-только он с М-м-матроной гуляет-т-т, – рассказывала Настенька. – Ж-ж-жениться на ней собирался!

Я из любопытства заглянула в ларец, видя поверх серебра нитку жемчуга и перстень.

– Я бы так не сказала, конечно, – заметила я, прикидывая, сколько в ларце украшений и поглядывая на Настеньку. – Что прямо жениться… Я бы даже сказала, что у них отношения на ладан дышат… Я тебе серьезно говорю!

– Сколько до леса… Ой, до деревни? – спросила я тихо у Буранушки.

– Еще две версты, – проворчал он тихо. – Дымок уже виден!

– Их любови еще версты две осталось, – усмехнулась я, придерживая  и ларец и Настеньку. – Ну, может, две с половиной!

Деревня показалась внезапно. Если честно, то я ожидала увидеть большее. Три десятка занесенных снегом домишек, из которых в небо тянулись дымки.

– Не ходи в деревню! Нельзя тебе! – послышалось ворчание Бурана.

– Прощаться будем, Настенька! Удачи тебе! – вздохнула я, вручая ей ларец и отряхивая девицу от снега. – Дорогу знаешь, сама дойдешь!

– Ой, спасибо тебе, Бухабрюшка, – поклонилась в пояс Настенька. – Благодарствую тебя за все!

– Все, все, все! Иди, иди! – намекала я.

– Век буду помнить доброту твою! – нараспев затянула Настенька. – Век не забуду! И то, как приданое мне дала… И то, как …

– Да иди уже! – рявкнула я, видя, что мне шестой раз в пояс кланяются.

– … и детям своим расскажу, и внукам, – кланялась Настенька. – И век благодарить буду за щедрость твою!

– Дома мед есть? Если есть, тащи сюда! – потребовала я. Здесь оставишь! Вот и вся благодарность! – заметила я, глядя на мой снегоход «Буран».

– И кишочков, – провыла метелью волчица.

Я хитро улыбнулась, слыша ворчание Бурана: «Нет, чтобы просто выкатить, так она с ней, как панькалась!». Ничего – ничего, сейчас, если все нормально будет, Карачун лишиться двух верных слуг.

– Как домой доберусь, принесу медочку и кишочков! – снова раскланялась Настенька.

– Буранушка, рявкни на нее, чтобы быстрее домой бежала! – попросила я медведя, спрятавшегося в кустах.

– Домой иди, дуреха! – рявкнул Буран, вылетая из кустов и прерывая поток вежливости. Глаза Настеньки сделались круглыми – круглыми. Она дико завизжала.

– Ааааа! Медведь!!! – завопила Настенька и стремглав в деревню бросилась. – Помогите! Спасите!

– Вот так я их и отогреваю, – произнес Буран. – Да, Метелица? Как думаешь, принесет девка меду?

– Не знаю, – заметила волчица, садясь рядом. – Люди, они не очень благодарные.

– Раньше нас Карачун кормил! Или сами, что найдем, когда он улетал куда-нибудь с морозами! – проворчал Буранушка.  – Давайте решим как. Ежели девка обещание исполнит, то и дальше будем выводить из лесу… А ежели нет, то по старинке как-нибудь.

Дымки тянулись в небо. Оно затянулось мглой, похожей на туман. В этом белом молочном мареве, казалось, что над заснеженной деревней стоит настоящий туман.

– Вот и справились, – выдохнула я, глядя на дымки и избушки. – А почему мне к людям нельзя?

– От домашнего очага растаешь ты, – проворчал Буранушка, пока я обнимала его: «Ты – молодец!».

– Молодец-не молодец, а ме-е-еду бы! – попросил Буранушка.   – Но что-то не несет!

Да, и правда! Плохо получается! Я тут значит ей отсыпала госбюджет голодающей страны, а она мед зажала!

– Пойдем, – проворчал Буранушка. – Вот и верь после этого людям!