Жена (не) подарок

Ее заразительный энтузиазм в итоге передался и мне. И на пятый день я тоже наконец-то полностью отключился от работы и начал вполне искренне наслаждаться этим живописным уголком Испании.

Даже жаль, что сегодня — наш последний день тут: уже утром самолет взлетит, чтобы вернуть нас в родной город.

Даты поездки я выбрал не просто так — Ремезов должен был улететь в Англию как раз в то время, пока мы с Милой отдыхали. За ним и каждым его шагом пристально наблюдали, чтобы не натворил чего или, не дай бог, не передумал.

Однако он, казалось, вовсе забыл о существовании Милы, с головой погрузившись в свои дела.

И, хоть стало ясно, что я ошибся в своих предположениях по поводу похищения Милы, на душе спокойнее не становилось. Вывод напрашивался только один: он попросту замыслил что-то другое. Руслан согласился и лишь подтвердил мои опасения, скинув несколько фото Ремезова: слишком довольным тот выглядел. Совсем не как человек, который вот-вот покинет родину, оставив там любимую женщину.

* * *

Известный в Севилье парк Марии Луизы мы оставили напоследок и теперь неспешно направлялись туда, как вдруг Мила застыла как вкопанная у вывески: Sombrero. Из витринного окна на нас смотрели десятки, да что там, сотни всевозможных шляп, шляпок и кепок.

— Что такое? — поинтересовался я.

— Давай зайдем, а? — Она потянула меня за собой.

— Давай.

Что я, самоубийца, что ли, спорить с беременной девушкой, у которой так загорелись глаза?

И началось... Мила заливисто хохотала, примеряя одну шляпку за другой, дурачилась, строила серьезные мины, а седовласый усатый продавец будто и не возражал, наоборот, приносил все новые и новые головные уборы.

Мила даже на меня умудрилась примерить несколько кепок. Отказываться от одной из них не стал — шляпу забыл дома. Да, на улице октябрь, но солнце все равно припекало. Первые две недели октября тут как раз считались бархатным сезоном, так что нам повезло: вода все еще теплая, а воздух — уже не настолько горяч, как летом.

Я сидел на предложенном продавцом пуфике и наблюдал за Милой. Она вообще здесь словно стала другой. Более расслабленной и живой, что ли. И открытой. Заставляла меня терзаться догадками: что это — она настоящая или опять какая-то маска? Надолго ли это?

И то ли Мила сама, то ли энергия этого места действовали на меня волшебным образом: выпускать ее из объятий решительно не хотелось. Я и не выпускал. Зачем отказывать себе в удовольствии, так?

— Я все! — дернула меня за рукав она и захлопала ресничками, держа в руках сразу четыре шляпы.

Четыре так четыре.

— Упакуйте, пожалуйста, — обратился я к продавцу на английском.

Через пять минут мы уже двигались к парку.

И я ничуть не пожалел, что мы оставили его напоследок.

Буйство красок, оглушительная тишина, прерываемая только трелями птиц, и... полное умиротворение. Даже редкие мысли и те текли лениво и неспешно.

Мы присели на лавочку, и Мила положила голову мне на плечо. Я молча ее обнял, откинувшись на спинку скамейки, и задрал голову, рассматривая плывущие по небу небольшие облака.

Вдруг Мила встрепенулась, куда-то уставившись.

Я проследил за ее взглядом и увидел продавца с тележкой. Сахарная вата. Розовая, голубая, белая... Понятия не имею, как это можно любить. Приторное липкое нечто.

— Вату хочешь, что ли? — изогнул бровь я.

— Угу, — кивнула Мила и робко улыбнулась.

— Сейчас принесу. Тебе какую?

— Розовую.

Вскоре Мила с наслаждением уплетала сладкое лакомство и жмурилась от восторга, облизывая пальцы.

— Не думал, что ты так ее любишь, — удивленно произнес я.

— О, ты не понимаешь... это... это... м-м...

Мила запнулась, будто размышляя, продолжать или нет, но потом все же решилась:

— Ты же знаешь, я росла в детдоме.

Я кивнул.

— Зато ты точно не знаешь, что это такое, когда у тебя нет ничего своего. Спонсоры привезли игрушки? Это на всех. Даже если подарили лично тебе. А чаще новые игрушки воспитатели и вовсе забирали домой. Мол, все равно сломаете, бездари, вот, держите что попроще. Подарили шоколадку? Будь добр, раздели на всех: жмотничать некрасиво.

Мила выкинула палочку от ваты в урну, снова села на лавочку, тяжело вздохнула и продолжила:

— То же самое касалось и одежды, ты не мог выбирать. Да даже наедине сам с собой толком не мог побыть. Я часто дралась за какую-нибудь вещь — так хотелось ну хоть что-нибудь свое, личное... И вот однажды одна из женщин-спонсоров вывезла нас всех в огромный парк. Под присмотром, разумеется. Чего там только не было! И лошадки, и колесо обозрения, и американские горки.

Мила начала активно жестикулировать, в красках описывая то воспоминание.

— А потом, ты только представь себе, — горячо воскликнула она, — та милая дама купила каждому, я подчеркиваю, каждому из нас по сахарной вате! Мне досталась розовая.

Она вдруг оборвала рассказ и опустила голову.

Я молча ждал, пока она решит продолжить — понял, что торопить не стоит.

Вскоре Мила всхлипнула и украдкой вытерла влажные глаза.