Жена нелегала

Данилин ее успокаивал, говорил: совершенно неизвестно, кто это нас пугает: банк, спецслужбы или следователь Бережный, который вообще непонятно на кого работает. Впрочем, вполне возможно, что все это на самом деле одно и то же. Но связано ли с письмом? Не обязательно. Ну и, кроме того, если бы она видела Джули! Это чудесная женщина. Невозможно не восхищаться силой ее любви, ее преданности, силой характера — пятнадцать лет ведет в одиночестве свою борьбу и не сдается! И он обещал ей помочь. Не говоря о том, какая все же крутая очерковая серия может из этой истории получиться! И как вовремя для газеты. Щелин полностью одобряет, кстати.

А какая дивная в Фолкстоне набережная. А какую свежевыловленную рыбу и каких креветок и лангустов продают рыбаки на берегу! И какой совершенно феноменальной красоты маленькая церковь стоит там уже с VII века. Святой Энсвиты Фолкстонской. И что поразительно: оказывается, ее, эту святую, и Русская православная церковь признает. Ему этот факт показался символичным.

«Ну конечно, признает, раз она была канонизирована до раскола, что же тут удивительного», — ворчала Татьяна, но все-таки согласилась внимательно выслушать историю Джули и Карла в пересказе Данилина. В отдельных местах вздыхала и ойкала. Видно было, что она задела ее за живое. Но услышав, чем все кончилось, вынесла свой вердикт: ничего не выйдет. Ни Джули в Россию не пустят, ни «Вестям» не дадут об этом написать. Он что вообще себе вообразил? Думает, у них теперь свобода без берегов?

И тут ближе к полуночи, без звонка, явился к ним Миша. Данилин поволок его в ванную комнату, пустил там воду из всех кранов и только тогда разрешил говорить. Миша дал понять, что считает такие меры излишними («Я же предупреждал: паранойя будет!»), но все-таки подчинился.

Принес он весть действительно сенсационную: еще один его какой-то старый кореш, которому он закидывал удочку в самом начале и который долго отнекивался, вдруг раскололся. Выпил хорошенько, расчувствовался и все выложил. Карл цел. Его не расстреляли, но признали психически больным и после лечения спрятали в Киеве. Где он и застал конец СССР. А теперь-то Украина самостийная, никакие российские спецслужбы ей не указ. Поэтому дело становится реальным. Можно попытаться его найти.

Таня расстроилась, шептала ему на ухо: «Не делай этого, пожалеешь!» Но Данилин не послушался, на следующий же день отправил Мишу в Киев, а сам помчался докладывать ситуацию Щелину, тем более что рассчитывал на его дополнительную финансовую помощь.

Щелин его действия одобрил и денег дать согласился, но при условии, что Данилин сам будет контролировать ситуацию на месте — в Киеве. Делать нечего, пришлось передать все дела Игорю, и пару дней спустя Данилин вылетел туда на самолете.

На месте выяснилось, что Миша развил бешеную деятельность. Заручился неофициальной поддержкой местных контрразведчиков (не бесплатной, разумеется), обзавелся машиной с водителем и определил адреса всех поликлиник, где на учете состояли военные пенсионеры. И уже на второй день обнаружил в одной из них человека, чрезвычайно похожего на Карла — согласно привезенной Данилиным из Англии фотографии.

Так что Данилину он даже перекусить после прилета из Москвы не дал, а потащил на очную ставку. Но вот только ее результаты оказались несколько обескураживающими.

Не успели они сесть за ужин в ресторане при гостинице, как Данилина вызвали к телефону. Звонила Ольга — она уже вернулась в Москву. Но на этот раз у нее не было на уме никаких нежностей. Стальным голосом, который она брала на вооружение только в самых серьезных ситуациях, она сказала: «Алеша, немедленно бросай все и приезжай!» — «Что, что случилось?» — «Это не телефонный разговор. Приезжай. Завтра тебе надо быть здесь». — «Ну хоть намекни. С газетой что-нибудь?» — «Ну не с твоей же женой! Хотя я ей, кстати, звонила. Она в курсе». — «Ты звонила Татьяне?!» — не поверил своим ушам Данилин. Да, в таком случае действительно что-то происходит чрезвычайное.

Как всегда в таких случаях, сначала по спине побежали мурашки, потом противно засосало под ложечкой. Но затем пришло и третье — желание драться, ни с чем не считаясь. Так у него, видимо, была устроена эндокринная система — испуг переходил в отчаянную, иногда опасно бессмысленную ярость. Когда бросаешься на противника, не задумываясь о последствиях. Не раз он бывал за это бит. Еще в школе, возвращались с гулянки как-то раз с другом Каминским, и вдруг повстречалась им подвыпившая компания, весьма агрессивно настроенная. Данилин не смог стерпеть оскорбления и полез качать права, в результате чего его крепко поколотили. Под конец даже оказался на земле и его били ногами. Чудо, что все обошлось без тяжелых травм. Похожий случай был и во время практики во Владивостоке. И из этого же ряда — выход из КПСС в конце восьмидесятых (хотя опять же повезло, учитывая, как все в стране неожиданно потом повернулось) и во время нешуточных конфронтаций в 91-м и в 93-м.