Жена офицера

— Что, настроение хорошее? Наверно, надой высокий?

— Валерий Тимофеевич, мы про Настю разговор вели. Хотим ее на конкурс красоты в Сочи отправить. Вот только с деньгами проблема. Может, поможете?

Настя, красная как рак, стояла возле двери, смотрела себе под ноги. Председатель повернулся к ней и словно увидел ее впервые.

— А ты и вправду красавица! Как же я раньше не замечал?

— Значит старый, — засмеялась Катерина.

Он вновь окинул взглядом Настю. «Чертовски красивая!» — подумал он и с сожалением произнес:

— Я бы с радостью помог, но не имею права из колхозной кассы на такие мероприятия деньги давать.

Он открыл папку, вытащил лист бумаги, мельком взглянул в него.

— Вчера на правлении мы постановили: с вашей фермы 60 коров сдать на мясокомбинат. Валентина Петровна, выберите тех коров, у которых надой низкий.

Доярки, пораженные услышанным, молча смотрели на председателя. Первой подала голос Катерина.

— Вы же месяц тому назад сорок коров у нас забрали! Скоро на ферме ни одной коровы не останется!

— У нас другого выхода нет. Нам надо выполнить план по сдаче мяса. Можете это понять?

— Понять-то можем, но и вы нас поймите. Зарплата нам от этого не прибавится, — не сдавалась Катерина.

Когда председатель ушел, доярки, словно проснувшись от спячки, разом стали возмущаться. Валентина Петровна молча ждала, когда они наговорятся. Она сама была обескуражена тем, что вновь надо сокращать поголовье скота, что естественно повлияет на зарплату доярок. Постепенно доярки приутихли и с напряжением стали ждать, когда заведующая фермой объявит, кому и сколько коров подготовить к сдаче. Каждая в душе молила Бога, чтобы не забрали ее коров. Заведующая стала называть имена доярок. Фрося, услышав, что ей надо отдать пять коров, как ужаленная вскочила.

— Валентина Петровна, да побойся Бога! У меня их и так двадцать осталось! Скоро мне некого будет доить.

— А ты про себя забыла? — ухмыльнулся Федор.

Фрося сорвалась с места и со всего размаха влепила ему пощечину. Тот пулей вылетел из комнаты. Валентина Петровна подождала, когда доярки угомонятся и закрыла собрание фразой:

— На коровах не забудьте мелом сделать пометку.

Настя, обескураженная, что и ей придется отдать пять телок, пошла в коровник. Она остановилась посредине и с болью окинула взглядом стойла. За полгода работы она так привыкла к своим животным, что при мысли сдать кого-то из них на мясокомбинат, ей стало плохо. Она медленно пошла вдоль стоек. Подходя к каждой корове, глядя в ее словно человеческие глаза, отрицательно качала головой: «Нет, тебя я не отдам!» Дойдя до конца, она так и не пометила ни одну корову. Вечером к ней заглянула Валентина Петровна.

— Ты отобрала коров?

— Нет.

— Почему?

— Не могу. Мне их жалко.

Валентина Петровна хотела строго отчитать, но, увидев печальные глаза девушки, передумала.

— Настя, я понимаю, что тебе их жалко, но ничего не поделаешь. Показывай, я сама сделаю отметки.

— Не могу! — Настя заплакала и выбежала на улицу.

Валентина Петровна пошла вдоль стоек и сама стала мелом помечать коров. Когда она ушла, Настя вернулась в коровник и стерла все отметки.

На следующий день к ферме подошли машины. Настя с напряжением ждала, когда придут за ее коровами. В дверях показались трое мужчин. Один из них подошел к ней.

— Показывай, которых надо везти.

Настя, словно набрав в рот воды, молча смотрела на него.

Мужик нахмурился.

— Что молчишь? Показывай.

Настя стояла неподвижно.

Тот повернулся к товарищу.

— Вася, позови заведующую.

Спустя минут десять пришла Валентина Петровна. Обойдя коров, она не увидела на них отметок. Не глядя на Настю, стала показывать, каких надо выводить. Настя пошла в операторскую, села на кушетку и тихо заплакала. Она не заметила, как вошла Валентина Петровна. Та села рядом и обняла ее за плечи.

— Мне тоже жалко их, но ты сама прекрасно знаешь, что это не от нас с тобой зависит.

Незаметно пролетел первый весенний месяц. На деревьях набухали почки и солнце все теплее и теплее согревало землю. Но весна не радовала Настю. Буквально на глазах таяла мать.

Однажды Настя рано вернулась с работы. Поднимаясь на веранду, она услышала громкий стон матери. Настя забежала в дом. Мать лежала на боку. Она подскочила к ней, повернула к себе.

Та, безжизненными глазами глядя на дочь, пыталась что-то сказать, но лишь пошевелила губами. Настя, вытирая полотенцем ее потное лицо, плача, произнесла:

— Мамочка, потерпи! Я сейчас за «скорой» сбегаю!

— Укол… — с трудом прошептала Елена Николаевна.

Настя побежала на кухню за шприцем, разбила ампулу с промедолом. Рука дрожала и шприц проскользнул мимо ампулы. С трудом набрав лекарство, сделала укол. Постепенно тело матери перестало трясти, дыхание стало ровным. Прижав руку матери к губам, по-детски плача, Настя тихо шептала:

— Мамочка, родненькая…