Жена Петра Великого. Наша первая Императрица

Хольмстрем начал свое наставничество с того, что предоставил Йохану несколько потрепанных книжек, которые возил в своем походном чемоданце. Молодой офицер был заметно обрадован неожиданному открытию: в роте нежданно-негаданно обнаружился еще один человек, с которым можно было поболтать у бивуачного костра не только о ходе войны, лошадях, выпивке и дешевых обозных потаскушках. Лейтенант, незаконнорожденный сын одного барона, был галантным молодым человеком, не чуждым светских манер. Залеченная дурная болезнь, от которой он регулярно покупал у полкового фельдшера Аска какие-то вонючие порошки, а также юная красавица-супруга на родине, еще одна — в Риге и третья — в Вильно, свидетельствовали о его несомненном успехе у дам. Хольмстрем, с высоты своего аристократического происхождения, обозвал Йохана «грубым крестьянином» и принялся обучать трубача «приличному обхождению с дочерьми прародительницы Евы». Впрочем, в качестве «практикума» оставалось только закатиться куда-нибудь в трактир и заигрывать с хорошенькими немочками, подававшими на стол.

В мирном и благочестивом Мариенбурге было скучновато — горожане скупились на балы и пирушки для доблестных шведских воинов и, как только стихло первое, неизбежное оживление, вызванное приходом военных, крепко засели по домам. Одно дело — торжественная встреча, а совсем другое — ежедневные расходы! Обыватели справедливо рассудили, что солдаты одного из самых знаменитых в Швеции полков, несомненно, взявшие в походах богатую добычу, должны пополнить кошельки местных трактирщиков, пивоваров, булочников и сапожников, а не наоборот.

Несомненно, когда на улице появлялись бравые усачи-драгуны в своих эффектных синих мундирах с желтым прибором, так завлекательно скрипящие кожей ботфорт и лосин [7]и так лихо пускающие кольца дыма из своих глиняных трубок, не одно девичье сердце наполнялось сладким томлением о несбыточном… Но прочные ставни и суровые отцовские запреты надежно отделяли юных горожанок от предметов их мечтаний. Лишь когда случались именины какого-нибудь почтенного торговца или его дородной супруги, кое-кому из офицеров удавалось напроситься на приглашение и покружить в вихре танца и разлетающихся кружевных юбочек тоненько ойкающую от восторга девицу. При этом всевидящий и грозно карающий ротный командир, сидевший за столом на почетном месте, бдительно следил, чтобы жадные офицерские руки — не приведи господи! — не спустились ниже упругой девичьей талии и не поднялись выше. Горячие драгунские головы не раз возмущались «разведением церемоний» с презренными колбасниками и портняжками, однако практичный солдатский разум быстро укрощал гнев. Здесь, в Лифляндии, где нищее латышское крестьянство ненавидело захватчиков глухой вековой ненавистью, города, вобравшие в себя местное мещанство побогаче, радевшее преимущественно о своем благополучии, и лояльных короне немцев-поселенцев, оставались единственным оплотом шведской власти. Ссориться с горожанами солдатам было не с руки и просто опасно. Оставалось ждать, пока какая-нибудь отчаянная девчонка, совсем потерявшая голову от родившейся в ее наивных грезах любви, тайно сбежит из заснувшего семейного дома и страстно отдастся в сенном сарае мощному, грубому и такому желанному солдату. Уповая при этом, что их страшную тайну не смогут разгадать родители девицы и ротное начальство, во всяком случае — в ближайшие несколько месяцев. Такие скороспелые романы были чреваты для несчастных глупышек по меньшей мере погубленной репутацией и в твердые принципы Йохана Крузе не укладывались.

Замужние горожанки, уставшие от скучной обыденности своих супругов, порой бывали доступнее в любви и куда изобретательнее в сокрытии ее следов. Но Йохан в отличие от преуспевшего на этой амурной ниве лейтенанта Хольмстрема не хотел заводить интрижки со зрелыми дамами, слишком живо напоминавшими ему подруг матушки.