Жена Петра Великого. Наша первая Императрица

Как и всякая влюбленная девушка, Марта верила, что всегда узнает любимого, какие бы страшные перемены ни произошли с ним. Узнает его лицо, его фигуру… Сейчас выделить Йохана из толпы драгун ей помогли только его серый конь, залепленный засохшей грязью по самую грудь, и поблекшая фанфара на боку. Он сидел в седле, непривычно ссутулившись и поникнув, опустив непокрытую голову, и лицо его, потемневшее от пыли, пороховой копоти и лишений, казалось постаревшим на десять, а быть может, на двадцать лет. Но это был ее Йохан, ее любовь, ее муж перед Богом и людьми. Марта хотела позвать любимого, закричать, но словно жестким сухим обручем сдавило горло, и из него вырвался только хриплый жалобный стон. Вытянув перед собой руки, она, не разбирая дороги, бросилась к Йохану через толпу сочувственно расступавшихся солдат. Словно почувствовав ее приближение, он вскинул голову, встрепенулся, стремительно соскочил с седла и распахнул ей навстречу объятия. Они прижались друг к другу, и так и стояли, безучастные ко всему и ко всем, видевшие только друг друга и свое счастье. Тогда Марта впервые почувствовала запах войны. Он исходил от его изорванного мундира и состоял из пороховой гари и едкой дорожной пыли, конского и мужского пота, запекшейся крови, а также еще чего-то неуловимого и от этого особенно жуткого — наверное, это был запах смерти…

Тяжелыми шагами смертельно уставшего человека подошел лейтенант Хольмстрем.

— Здравствуйте, фрекен… вернее, фру Марта. Йохан, можешь идти с женой. Свободен до полудня, не позже. Коня оставь.

Пастор Глюк, стоявший поблизости, негромко спросил лейтенанта:

— Герре Хольмстрем, где произошло сражение?

— У мызы Гуммельсгоф. Мы разбиты наголову, преподобный пастор, — горько ответил лейтенант. — Лифляндского корпуса больше не существует.

— Неужели генерал Шлиппенбах разгромлен? — в изумлении начал пастор, но лейтенант оборвал его:

— Шлиппенбах бежал с остатками кавалерии. Жалкий хвастун, думал растоптать московитов, как ватагу разбойников… А они — армия!! Наша проклятая ландмилиция, мужичье неотесанное, первыми не выдержали напора неприятеля! Абосский и Карельский полки разбежались, словно зайцы! И все рухнуло!!! От нашей пехоты едва сохранили строй две-три сотни людей, остальные перебиты, пленены или до сих пор бегают по полям и болотам. Это катастрофа, герре Глюк…

Хольмстрем обреченно махнул рукой в рассеченной краге и хотел было уйти, но преподобный Глюк с неожиданной силой удержал его за плечо:

— Значит, московиты вот-вот будут здесь. Помогите мне! Вы христианин и офицер, лейтенант… Скверный христианин и шведский офицер, но, как видно, не самый худший человек. Мы должны вывезти из города мирных обывателей, хотя бы женщин и детей!

— Поздно, пастор, — искренне вздохнул лейтенант. — Московиты уже пришли. Вокруг города рыскают казачьи разъезды, а с часу на час ждите в гости самого фельдмаршала Шереметиса. Мы несколько дней гнали коней, как сумасшедшие, чтобы успеть вперед него. Из города дороги нет. Вам остается только укрыться в подвалах от бомбардировки и уповать на надежность стен и крепостную артиллерию. Даст Бог, пересидим в осаде. Шлиппенбах распорядился усилить здешний гарнизон нашей ротой, а от нее не так уж мало осталось!.. Простите, появился комендант, мне надобно срочно переговорить с ним о делах, которые я не доверю вашим ушам.

Запыхавшийся майор фон Тиллау подоспел к воротам Мариенбурга в теплых домашних туфлях и ночном колпаке. Однако комендант успел натянуть мундир и прицепить тяжелую рапиру. Хольмстрем направился к нему, а пастор увлек за собой Йохана и Марту. В эту минуту ему вдруг показалось, что оба они — его дети. «Надо же, — изумился Эрнст Глюк. — Никогда не думал, что буду так рад видеть у себя в доме шведского солдата!»

Йохан и Марта шли, крепко обнявшись, и за всю дорогу не проронили ни слова. У дверей пасторского дома их встретил с фонарем в руке работник Янис, широкая физиономия которого расплылась в довольной ухмылке: неизвестно откуда, но старик уже узнал о поражении шведов и не скрывал радости. Пастору пришлось прикрикнуть на него:

— Янис, вскипяти несколько ведер воды и приготовь на кухне лохань для мытья! Живо!

Навстречу пришельцу с поля сражения высыпали полуодетые дочери пастора. Со смешанным выражение ужаса, любопытства и восхищения сестрички засыпали его вопросами. Госпожа Христина не могла воспрепятствовать возмутительному поведению девиц: она истерически рыдала в своей комнате, а над ней, всхлипывая, хлопотала горничная Гретхен. Как видно, весть о нашествии московитов уже разнеслась.

Йохан несколько ожил в присутствии стайки девушек, даже попытался принять прежнюю бравую стойку и впервые разлепил почерневшие запекшиеся губы:

— Милые фрекен, как я могу ответить, когда горло ссохлось от пыли? Умоляю, пива!!