Жена Петра Великого. Наша первая Императрица

— Это твоя любимица заигрывает с Эрнстом, а не он с ней! — возмутилась пасторша. — Почему мальчик должен страдать из-за ее кокетства?

— Тоже мне Иосиф Прекрасный! — иронически заметил пастор. — Только Марта — не сластолюбивая жена Потифара и не станет преследовать того, кто к ней равнодушен. Ладно, Христина, я сам присмотрю за этими детьми… Иди спать, я скоро…

Он еще долго стоял у окна и смотрел, как серебро дождевых капель смешивается с янтарным светом уличных фонарей. В коридоре кто-то захихикал, потом послышались легкие шаги, за ними — быстрые и тяжелые, возня и… какой-то противный, резкий звук, похожий на пощечину. Пастор распахнул дверь. Его сын Эрнст, легок на помине, прижимал Марту к стене и пытался ее поцеловать, девочка отбивалась. Одна щека у парня была привычного бледновато-веснушчатого окраса, а вторая — ярко-красная от свежей оплеухи. Воспользовавшись тем, что Глюк-младший обернулся на скрип дверных петель, Марта изловчилась и со всех сил двинула его коленом в пах. Мальчишка взвыл от боли и согнулся в три погибели… Гнев пастора был страшен, но обратился он отнюдь не на победительницу в этой молниеносной схватке. Схватив сына за шиворот, преподобный Глюк заставил его распрямиться и резко развернул лицом к себе.

— Негодяй! Бездельник! — голос Глюка разнесся по дому, как звук иерихонской трубы. — Ступай в свою комнату! Немедленно!! На хлеб, воду и покаяние!

На шум выбежала госпожа Христина. Она прижала к теплой материнской груди Эрнста, тоненько подвывающего скорее от обиды, чем от полученных увечий, и запричитала:

— Мой бедный мальчик не виноват! Это все она, бесстыдная польская кокетка! Смотри, дорогой, так-то она нам заплатила за хлеб и кров! Избила нашего малыша…

— Он догнал меня в коридоре и прижал к стене! — гневно защищалась Марта. Щеки ее горели — только от гнева, а не от стыда. Правда, она рассмеялась в ответ на какую-то шутку Эрнста, но это еще не значит, что нужно лезть целоваться и к тому же пребольно хватать за волосы.

— Марта, милая, умойся и иди спать! — ласково сказал пастор.

— А я? — плаксиво спросил Эрнст.

— А ты — марш к себе и не смей являться мне на глаза, пока я не позову тебя! — Пастор подтолкнул сына в спину и с усилием оторвал от его плеч заботливые руки матери.

Привлеченные шумом, необычным в доме священника, на эту драматическую сцену глазели слуги: пожилой работник по имени Янис, много лет верой и правдой служивший пастору, и молоденькая, лукавая Гретхен, горничная госпожи Христины. Девочки Глюк тоже не преминули выскочить в коридор прямо в ночных рубашках и чепцах с оборками. Пастор быстро разогнал ненужных зрителей.

«Возвращайтесь к себе! — сурово сказал он. — Не на что здесь смотреть!» Девочки Глюк удалились, хихикая, а госпожа Христина — горько рыдая. Гретхен вела ее под руку и утешительно мурлыкала, что молодой господин Эрнст, право, не виноват, а наказать следовало бы эту дерзкую полячку, которая чем-то приворожила высокочтимого пастора. Янис, напротив, безоговорочно принял сторону Марты и даже помог запереть Эрнста. Тот поначалу кричал из-за двери, что всему причина — названая сестрица и ее легкомысленное поведение, но понял, что его воплям никто не внемлет, и благоразумно замолк. Шум и болтовня продолжались, впрочем, еще долго: девицы Глюк никак не могли уснуть в своих узких кроватках и решали: Эрнст ли насильно пытался поцеловать Марту или их названая сестра завлекала старшего брата. Анна и Катарина даже подрались подушками: первая защищала Эрнста, вторая — Марту. Наконец, явилась заплаканная госпожа Христина, удрученная горестной судьбой Эрнста, и велела им угомониться.

Что касается Марты, то она вернулась к себе, сопровождаемая отеческими утешениями пастора. Но девушка сейчас не нуждалась в утешениях. Она не боялась Эрнста. Она и сама, без пастора, справилась с ним! Стоит ли ей, дочери храброго солдата, бояться какого-то вздорного мальчишки! «Отец, мама, я буду достойна вас! — шептала она, засыпая. — Никто не сможет испугать меня, даже царь московитов со всем своим войском!» Марта и сама не понимала, почему в эту минуту она подумала о царе московитов… Наверное, он похож на этого библейского Артаксеркса, такой же грозный и страшный! Но на каждого Артаксеркса найдется своя Эсфирь… Не этому ли учит Книга книг?

Глава 2 ПРИШЕЛЕЦ ИЗ ПРОШЛОГО

В ту ночь к пастору Глюку впервые за долгие годы их разлуки в бренном мире пришел Самуил Скавронский, безземельный шляхтич, всю жизнь прослуживший в конных хоругвях литовского князя Сапеги, и, подобно самому Глюку, непримиримый враг шведской короны и друг Ливонии. Когда тяжелый сон наконец овладел пастором, старый товарищ и единомышленник просто вошел и сел у стола — такой, каким Эрнст Глюк успел его запомнить. Даже старые желтые сапоги с вычищенными до блеска истертыми шпорами на нем те же, почему-то подумалось преподобному. Только шпоры теперь не звенели, а на голенищах не было дорожной пыли.