Жена Петра Великого. Наша первая Императрица

— Вам не остановить меня, преподобный отец! — отрезал он. — Никому в целом мире меня не остановить! Я решил служить королю Карлу — и так тому и быть!

— Служить Его Величеству можно и на мирном поприще…

— А я уже выбрал военное! И не вижу другого пути, более достойного мужчины! Через год я поступлю в Уппландский полк… И несдобровать тому, кто встанет у меня на пути, когда я пойду за вербовочным значком, — поколочу!

Восторг молодого Йохана перед Карлом XII разделяли в обширном лене Уппланд все — от знатного дворянина до простого крестьянина. Так что пожилой миролюбивый пастор Бьорк, любитель рунических надписей и старины, который упорно твердил прихожанам о том, что поприще мира почетнее, чем военное, слыл в округе «белой вороной». Восхищенная молва о том, что дух гордых викингов поселился в долговязом белокуром юнце, носившем камзол из грубого сукна и презиравшем женщин, — короле Карле XII, была на устах даже у дам и девиц, хотя им, собственно, впору было обидеться. Подобно Ронгвальду, и Гаральду, и другим легендарным героям, король жил не ради бренных земных удовольствий и даже не ради процветания своей северной страны, а ради бранной славы и подвигов. Но шведы прощали Карлу и свалившиеся на их плечи огромные подати, которые шли на военные нужды, и обнищание старинных дворянских усадеб, и упадок некогда богатых заводов, в былые времена снабжавших всю Европу железом, и даже безрассудный вызов, брошенный одновременно и Дании, и Саксонии, и Речи Посполитой, и даже огромной Московии. Даже когда вдовий и материнский плач по очередной молодой жизни, оборванной бранным железом или жестокой лагерной лихорадкой в далеком краю, нарушал покой Уппланда, проклятия королю-воителю не примешивались к этим стенаниям…

Когда Йохану исполнилось пятнадцать, он поступил в Уппландский драгунский полк, гордость родного края, вербовавшийся почти сплошь из свободных землевладельцев — здешних уроженцев. Вербовщики охотно записали крепкого и ловкого парня на службу: подобно сотням и тысячам подобных юнцов, ему предстояло возмужать под знаменами. Однако пока его руки не обрели взрослую силу, Йохан был назначен учеником трубача. Немало мальчишек, нетерпеливо становившихся в строй в слишком юных летах, перебывали полковыми учениками — музыкантов, кузнецов, мастера-седельщика, оружейника, фельдшера. Большинству из них хитрая наука этих воинских «ремесленников» оказывалась не по зубам. Однако на выучке они проходили иную школу — солдатскую. Вскакивать по сигналу утреней «зори», вычистить сначала коня и лишь затем вспомнить о своем нехитром туалете, неустанно следить за чистотой и исправностью сбруи, амуниции и оружия, укрощать вздорный лошадиный нрав и исполнять любой маневр, не выпадая из строя своего плутонга роты и эскадрона, биться огнестрельным и «белым» оружием… А еще — курить едкий дешевый табак и пить крепкую польскую водку, играть в кости и заковыристо сквернословить, проигрывая, — вот и вся солдатская выучка.

Через год-два, возмужав, большинство полковых учеников становилось во фрунт простыми солдатами, причем куда более искушенными в драгунском строе и быте, чем обычные новобранцы. Лишь немногие, кто оказался более восприимчив и старателен, оставались в привилегированном цехе полковых «мастеров». Йохан, влюбившийся в гармоничную красоту серебряных песен драгунских фанфар с первого дня пребывания под штандартами Уппландского полка, оказался одним из этих немногих.

Бывало, забыв о том, как саднили кровавые мозоли от конского скребка и болели плечи после долгих часов упражнений с тяжелым палашом, он в любую свободную минуту подсаживался к своему наставнику — трубачу Бардуну и с упоением учился выдувать из сверкающего зева медной фанфары мощные и волшебные звуки. Даже испытанные усатые рубаки с уважением поглядывали на толкового парнишку. Каждый из них умел по первым звукам узнавать «аппель», «поход», «атаку», «парсель», «эплояду» и десятка два других сигналов, но попробуй-ка извлеки их из меди так, чтоб было не только понятно, но и красиво на зависть всем другим полкам шведской конницы — и рейтарам,[3] и братьям-драгунам! Вскоре юный Йохан Крузе заслуженно занял место на фланге первой шеренги своей драгунской роты — место трубача. А на походе он и вовсе гордо дефилировал впереди, даже перед капитаном, со своей начищенной фанфарой и в мундире, украшенном отличием своего звания, — красивыми наплечниками с золотистой бахромой и бело-желтым галуном, нашитым по борту, клапанам карманов и швам. Прослужив так несколько лет, можно было задуматься и об офицерском чине…