Жена по контракту

В такие моменты мы просто стояли, замершие во времени и пространстве, дышали в унисон и слушали звуки прибоя. А я клала голову на широкую грудь Арманда и отсчитываю удары сердца: раз, два, три… сто. Это стало моим кислородом, моей животной потребностью и наркотиком — быть рядом с ним и ощущать биение сердца под ухом.

“Сколько времени нам осталось?” — спрашивала я то ли у морских волн, то ли у Арманда, а он лишь прижимал меня к себе крепко-крепко, делясь теплом и невысказанными надеждами. Помня его рассказ, понимала, почему не торопится что-то обещать — просто наслаждался вместе со мной моментом и нашим удивительным, ни на что не похожим единением. Я действительно понимала, а исходя из опыта собственных разочарований, тоже не спешила. Лишь жила, дышала, впитывая кожей солёный воздух, запечатывая внутри себя всё хорошее, что со мной уже произошло.

Но счастье не может длиться вечно, как бы нам этого ни хотелось.

— Лана, мне нужно уезжать, срочно, — сказал однажды Арманд, врываясь в мой сон.

Я подскочила на кровати, оглядываясь по сторонам, приходя в себя. Испугалась, но ещё сильнее встревожилась, когда увидела глаза Арманда: огромные, тёмные — чернее и глубже полуночи, что царила за окном, с паническими искрами вокруг зрачка.

Я попыталась узнать, что случилось, но Арманд лишь тяжело дышал, будто бы боялся произнести вслух то, что тревожило.

— На работе что-то? Почему ты молчишь?

Арманд застыл памятником, запустив руку в волосы, а взгляд рассеянный, пустой.

— Жене плохо… его в больницу увезли. Приступ. Мне нужно… нужно к нему. Понимаешь?

Он говорил, обводя лихорадочным взглядом комнату — сильный и несгибаемый в своей титанической воле, только я видела, с каким трудом ему давалось каждое слово.

Дмитриевский действительно много значил для него — с этим ничего не поделаешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я с тобой, — решительно заявила и метнулась к большому встроенному шкафу, в чьих недрах был спрятан мой чемодан. Арманд попытался было что-то возразить, но я взмахом руки пресекла любые споры: — Я поеду с тобой. И ничего даже слышать не хочу!

Не знала, чего он ждал от меня, но оставлять его одного в таком состоянии я не планировала. Ну и ко всему прочему… там наверняка будет Снежана. Обойдётся с моим мужем наедине оставаться. Арманд теперь мой, какая бы причина не стояла во главе нашего брака.

24 глава

Арманд

Честно, совсем не ожидал, что Лана, без раздумий, рванёт за мной. Вообще, если честно, не в том состоянии был, чтобы хоть о чём-то размышлять. А она, ты гляди, мигом собрала чемодан, подцепила на Лорда ремешок поводка, и уже через пять минут я запирал дверь нашего дома — дома, в котором впервые за долгие годы был по-настоящему счастлив.

Снежана позвонила вся в слезах, вопила, что Женя умирает, и умоляла приехать быстрее. Её мне не было жаль, а вот состояние Дмитриевского встревожило. Забрались с Ланой в арендованную в отеле машину и рванули к городу.

Боялся не успеть, боялся не увидеть. И пусть паника — не мой конёк, всё-таки я слишком хорошо знал жизнь и видел дохрена смертей, чтобы хлопать себя ушами по щекам.

— Я рядом, — шепнула на ухо Лана, а я сжал её руку, паркуя машину у входа в клинику.

— Ты слишком хороша для меня, моя девочка. — Я быстро поцеловал Лану и распахнул дверь. — Сейчас приедет Вадик, заберёт вас с Лордом. Домой отвезёт.

Лана отрицательно качнула головой, нахмурившись.

— Нет, Арманд, я тоже умею быть настойчивой. Потому не отвертишься.

Я тяжело вздохнул, а Лана потрепала Лорда по загривку и вышла следом.

— Пусть Вадик его заберёт, всё равно Лорда внутрь не пустят — стерильность. А от меня не избавишься, даже не пытайся.

Несмотря на ситуацию, я не сдержался: рассмеялся в голос, видя, как решительно настроена Лана.

— Ладно, мадам Шахова, пойдём.

Лана улыбнулась, стала на носочки, обняла за шею и, серьёзно глядя мне в глаза, сказала:

— Ты сильный, ты справишься. А я постараюсь помочь. Теперь я постараюсь тебе помочь.

В клинике пахло лекарствами, чьей-то болью и отчаянием. Если бы у меня спросили, какой аромат у горя, я бы ни секунды не раздумывая, ответил: вот такой. Сердце в груди клокотало и билось о рёбра, причиняя почти невыносимую боль, а я старался дышать не очень глубоко, чтобы наизнанку не вывернуло от волнения.

Давно я так не нервничал.

Ночью в больничных коридорах тише, чем на кладбище, но не сегодня. Когда привозят столь важного пациента — во всех смыслах — не до покоя. Ловлю в холле одного из врачей, и он указывает рукой на спрятанный в глубине коридора лифт, на котором нам нужно подняться на шестой этаж.

Лана тенью следовала за мной, а я был рад, что не лезла с разговорами, не пыталась тревожно заглянуть в глаза, не докучала. Сейчас я весь — пучок оголённых проводов, аж искры сыплются во все стороны.

В таком состоянии моя доминиканская кровь — единственное наследство непутёвого и ветреного папаши — принималась бурлить, и я мог вспылить и нечаянно обидеть, а рядом с Ланой быть таким мне не хотелось.

Буря утихнет, осадок останется.