Жена полковника

Прошло несколько недель, а он так и не задал ей ни единого вопроса о ее рискованной затее со стихами: ему казалось, это было бы бестактно, сама же она ни разу о них не заговорила. Словно то был эпизод довольно со­мнительного свойства, о котором оба молча согласились не упоминать. Но потом произошла странная история. Он поехал в Лондон по делу и пригласил Дафну поужинать с ним. Дафной звали его любовницу, с которой он обычно приятно проводил несколько часов всякий раз, как бывал в городе.

— Послушай, Джордж, эту самую книгу, о которой все говорят, написала твоя жена?

— Что это тебе взбрело в голову, скажи на милость?

— Понимаешь, у меня есть один знакомый, он кри­тик. На днях он пригласил меня поужинать, и у него была с собой книжка. «Можешь дать мне что-нибудь почи­тать? — спросила я. — Это у тебя что?» «Боюсь, тебе бу­дет не по вкусу, — сказал он. — Это стихи. Я как раз пишу о них». «Нет, стихи мне ни к чему», — сказала я. «Такой жгучей книжки я, пожалуй, в жизни не читал, — сказал он. — Раскупают, точно горячие пирожки. На ред­кость хороша».

— Кто автор? — спросил Джордж.

— Какая-то женщина по фамилии Гамильтон. Мой приятель сказал, это не настоящая ее фамилия. А настоя­щая — Пилигрим. «Это ж надо, — говорю. — Я знаю од­ного Пилигрима». «Он полковник, — говорит. — Живет поблизости от Шеффилда».

— Лучше б ты не болтала обо мне со своими прияте­лями, — досадливо нахмурился Джордж.

— Не лезь в бутылку, мой милый. За кого ты меня принимаешь? Я ему сразу сказала: нет, это не он. — Даф­на захихикала. — А мой приятель говорит: «Я слышал, он тупица, каких свет не видал».

Юмора Джорджу было не занимать.

— Могла бы ответить и получше, — со смехом сказал он. — Напиши моя жена книгу, наверное, я бы узнал об этом первый, как по-твоему?

— Да уж наверно.

Так или иначе все это было ей совсем не интересно, и, когда полковник заговорил о другом, она про это забы­ла. Он тоже выкинул из головы. Пустое, решил он, и ду­ралей критик просто подшутил над Дафной. Забавно было бы, если б она вцепилась в книжку — ведь ей было сказа­но: книжка жгучая — и увидела, что там только нелепая болтовня, разбитая на строки разной длины.

Полковник был членом нескольких клубов и на дру­гой день решил пообедать в одном из них на Сент-Джеймс-Стрит. В Шеффилд он намерен был возвратиться дневным поездом. До того как пройти в ресторан, он располо­жился в удобном кресле и потягивал херес. Тут к нему подошел его давний приятель.

— Как жизнь, старина? — спросил он. — Как тебе нравится быть мужем знаменитости?

Джордж Пилигрим посмотрел на приятеля. Ему по­казалось, что у того в глазах пляшут веселые огоньки.

— Не понимаю, о чем ты, — ответил он.

— Брось, Джордж. Все знают, что Э. К. Гамильтон — твоя жена. Стихи не часто пользуются таким успехом. Зна­ешь, со мной обедает Генри Дэшвуд. Он был бы рад с тобой познакомиться.

— Кто он такой, этот Дэшвуд, и какого черта он хочет со мной познакомиться?

— Ну, мой дорогой, на что ж ты транжиришь время там, в поместье? Генри чуть ли не лучший наш критик. Он написал замечательную рецензию на книгу Эйви. Уж не хочешь ли ты сказать, что она тебе ее не показала?

Джордж еще не успел ответить, как его приятель окликнул какого-то господина. Высокий, сухощавый, сутулый, с бородкой, длинным носом и высоким лбом, он был из тех, кого Джордж был готов невзлюбить с первого взгляда. Их представили друг другу, и Генри Дэшвуд сел.

— Миссис Пилигрим, случайно, не в городе? Я был бы счастлив с ней познакомиться, — сказал он.

— Нет, жена не любит Лондон. Она предпочитает за­городную жизнь, — холодно ответил Джордж.

— Она написала мне очень милое письмо по поводу моей рецензии. Я был рад. Видите ли, нашему брату критику достаются все больше пинки да тумаки. Ее книга меня буквально сразила. Так все свежо, оригинально, очень современно и при том не заумно. Она, мне ка­жется, одинаково свободно владеет и верлибром, и клас­сическими размерами. — Тут он спохватился: ведь он критик, ему сам Бог велел ее покритиковать. — Случа­ется, ей слегка изменяет слух, но с таким же успехом это можно сказать и об Эмили Дикинсон. Есть у нее к тому же несколько коротких стихотворений, словно на­писанных Лендором.

Для Джорджа Пилигрима это была просто тарабар­щина. А сам Дэшвуд, уж конечно, отвратительный интел­лектуал. Но полковник был хорошо воспитан и ответил с подобающей любезностью. Генри Дэшвуд продолжал, слов­но тот не произнес ни слова:

— Но выдающейся книгу делает страсть, она трепе­щет в каждой строке. Нынешние молодые поэты по боль­шей части так вялы, холодны, безжизненны, уныло интеллектуальны, а тут неприкрытая земная страсть. Такое глубокое, искреннее чувство, разумеется, трагично… да, мой дорогой полковник, как прав был Гейне — свои боль­шие печали поэт избывает в малых песнях. Знаете, когда я читал и перечитывал эти душераздирающие строфы, я нет-нет да и вспоминал Сафо.

Чаша терпения Джорджа Пилигрима переполнилась, он поднялся.