Жена пРезидента

– …Возьмем древнейший эпос о Гильгамеше. Юный Гильгамеш был властелином города Урука, одного из самых древних городов мира: по сравнению с ним древний Вавилон был новостройкой. Этот Гильгамеш делал в городе Уруке что хотел, совмещая в себе две власти: воинскую – у него была мощнейшая дружина – и жреческую. Он недвусмысленно дал понять жрецам города, что «все девочки – мои». Это не очень понравилось. Начались неприятности. Сначала маленькие, затем больше. И тогда его первым государственным мероприятием стало то, что он обнес город Урук стеной, более года заставляя население города трудиться над ее возведением. Зачем, спросите вы? А я отвечу – он сам ограничил минимальную сферу своей политической власти. И за стеной, в других городах, уже не все девочки были его. Гильгамеш был первым политиком, который сделал самый важный вывод о политической власти: нельзя восстанавливать всех против себя! И первым, кто понял, что политическая власть имеет два направления: одно – разбираться со своими дружинниками и со своими жрецами и совсем другое – разбираться с соседями…

На муже была другая рубашка, галстука не имелось вовсе, он сидел, закинув ногу на ногу, и держал в руках что-то съестное, откусанное. Русые волосы были зачесаны назад, а глаза воспалены. Он, наверное, почти не спал…

У Саши по-матерински сжалось сердце. Ей захотелось забрать своего умного мальчика из класса, где он вынужден выступать перед отстающими учениками, отвести его домой и уложить спать, погладив по голове. Но она сдержала порыв и лишь присела на свободное место рядом с парнем, кажется, Андреем и, кажется, адвокатом, лениво заворачивающим в лист салата ветчину.

– Так внутри забора девочки всё же мои? – заинтересованно спросил Давид.

– Теоретически – да, – ответил Александр серьезно. – Но сама идея политической власти, на мой взгляд, давно уже находится под вопросом «быть или не быть». Если «to call a spade a spade» – называй лопату лопатой, то есть называть вещи своими именами, как говорят англичане, то это было поражение, зафиксированное Горбачевым в серии договоров с Америкой. Эти семь событий показали, что идея политической власти как абсолюта не просто перестает работать, а уже начинает проблематизироваться.

– Еще одно длинное слово с утра, начальник! Добродел, ты издеваешься? И так башка опухла. – Вовик заерзал на диване, блеснув эпилированной грудью.

– Ты своей башкой жуй и глотай, – кивнул ему Александр.

– Что значит проблематизация власти, Саш? – спросил кто-то.

– Проблематизация – значит новое рассмотрение, которое ведет либо к новым альтернативам, либо к новым вариантам прежних альтернатив, либо к радикальной смене объекта.

– Переведи! – Вовик льстиво улыбнулся.

– Ну, смотрите. Возьмем спор мужа и жены, вульгарный, как вульгарна низовая политическая рефлексия. Жена говорит: «Знаешь, Вася, ты плохой муж». Муж отвечает: «Знаешь, Лена, ты плохая жена». Это не проблематизация, это перепалка. А когда Вася говорит: «Послушай, а может, это дело вообще никуда не годится? Сам брак!», – тогда понятия плохого мужа и плохой жены теряют свой смысл или становятся двусмысленными. Это пример не в порядке подрыва устоев брака, а пример того, как люди пытаются мыслить в других категориях, отчего тот же самый объект оказывается нерефлектируемым прежним образом, – это и есть проблематизация. Мы можем прекрасно жить с тем, что литература старомодна, что одежда старомодна. Но политическая власть не должна быть старомодна. Как только она становится старомодной, значит, она не просто существует, над ней уже думают, ее проблематизируют, тем самым она теряет свою мыслительную актуальность. Это ведь когда-то Гегель сказал, что всякая политическая власть имеет свою первую победу и терпит свое поражение в мышлении людей, а не на полях сражений. Вовик, ты жив?

– О! – простонал Вовик, вызвав смех.

– И что тогда? – спросил сидящий рядом с Сашей «кажется, Андрей».

– Тогда возникают альтернативы, – ответил муж, не взглянув на него и не заметив присутствия Саши.

– Какие, например?

– Какие? А что может явиться понятием, замещающим политическую власть? Политическое влияние. Так называемые несиловые способы, ибо силовые – это наследие прошлого. Есть способы экономические, они не самые сильные сейчас. Есть способы информационные, которые пока дают колоссальный эффект влияния, есть даже эстетические… Но при столкновении влияний появляется мышление, по типу совершенно иное, чем то, с которым мы имели дело, когда речь шла о власти.

– Ты имеешь в виду информационные способы, с помощью которых управляют обществом и народом в эпоху глобализма? – уточнил Борис.

– Я считаю, что мы лишь обманываем себя, вновь и вновь ссылаясь на абстрактные категории – народ, общество, все прогрессивное человечество, последний всплеск политического идиотизма – глобализм. Я уверен, что начинается постепенный возврат к приоритету индивида, который думает.

– А если он не думает? – спросил Борис.

– Думает тот, кто хочет думать. Тот, кто хочет думать больше, чем он хочет многие другие вещи. Да, Вовик?