Жена русского пирата

Ольга поспешно спустила трап. Флинт легко взбежал по нему, сбросил в лодку большой мешок и спрыгнул следом. И замер.

— Тебе не нравится? — дрогнувшим голосом спросила Ольга.

— "Во всех ты, душенька, нарядах хороша!" — успокоил её Флинт, но не сдержал вздоха: — А волосы все-таки жалко!

Она стояла перед ним такая юная, со стрижеными волосами выглядевшая не больше, чем на шестнадцать лет, — у него даже сердце затрепетало от нежности и любви. Он подошел, обнял её за плечи, и она откликнулась на его порыв, подставив губы для поцелуя.

— Оленька!

Он погрустнел.

— Удивительное совпадение: мою маму тоже звали Ольгой. А папа называл Лелькой… Они очень любили друг друга. Наверное, поэтому я всегда тосковал по чувству высокому, чистому, но ни до Агнии, ни после неё я не встречал женщины, которую мог бы полюбить и которой мог отдать свое пылающее сердце. К сожалению, прекрасные женщины любили отважных, честных героев только в книгах… Вот я и почитывал сказочки, как маленький мальчик!.. А сказка, оказывается, рядом была. Так бы и прошел мимо, если бы судьба не взяла за шиворот и не ткнула носом: "Смотри!"

Он опять поцеловал её, но тут же легонько отодвинул от себя.

— Не время расслабляться, моя дорогая!.. Жизнь торопит, требует принимать решение и потому вначале я вынужден спросить тебя: готова ли ты доверить мне свою честь, жизнь, идти за мной, куда бы я ни пошел, быть моим другом, соратником, женой в горе и радости?

Ольга вздрогнула от торжественности его тона, но, не колеблясь более, ответила:

— Согласна.

— Тогда прочитай это, — Флинт протянул ей грязный, помятый конверт.

Княжна осторожно открыла его и тут же протянула обратно.

— Письмо адресовано тебе.

— Читай!

Она пробежала глазами письмо.

— Подписано — твой дядя Всеволод Романов. Ты же говорил, что у тебя нет родственников!

— Я и сам так думал: папа погиб в Новороссийске в 1905 году; дядя командовал кораблем, который не поддержал восставших. С тех пор мама его имени никогда не упоминала, и я решил, что дяди тоже нет в живых… Конечно, наша семейная история не такая романтичная, как у тебя, но тоже дошла до меня в искаженном виде. Романовы всегда были военными моряками. Из двух братьев дядя Всеволод считался самым разумным, и папе — горячей голове! — его всегда ставили в пример… Я только позже понял, что в тот вечер приезжал он…

— О чем ты?

— Однажды поздно вечером, спустя месяц со дня гибели папы, я услышал из гостиной громкие голоса. Моя тихая, спокойная мама в истерике кричала кому-то: "Убирайся прочь, мне от тебя ничего не нужно!" Незнакомый мужской голос пытался успокоить ее: "Оля, ты же не сможешь в одиночку прокормить себя и Сашку!" Но мама продолжала кричать, а когда я попытался выйти из детской, закрыла дверь своим телом и не выпустила меня. Утром я спросил её, кто это был. Она зло отмахнулась: "Так, один дрянной человечишка!"

Флинт задумался, вспоминая.

— Позже я не раз заговаривал с нею о дяде, но мама ничего не хотела слышать, одержимая мыслью, что отец погиб из-за своего брата, который предал его, не поддержал в трудную минуту. Мне моряки потом рассказали, что дядя оказался дальновиднее отца и знал, что Новороссийская республика[11] долго не продержится. Он пытался отговорить и отца, но это ему не удалось…

— А что это за Костадинов, о котором пишет дядя?

— Разбойник с большой дороги… только морской. Когда-то он начинал учиться в училище вместе с дядей, но его выгнали за неспособность к наукам.

— И дядя с ним встречается?

— Не встречается, а встретился… Случайно спросил, не видел ли он на своих путях-дорогах Сашку Романова? А Костадинов — приятель Черного Паши конечно, знал, где меня можно найти… Потом он погиб.

— Как странно все получается! Дядя пишет, что он со всем экипажем эсминца перешел на сторону большевиков…

— Вот и хорошо! Большевики в Москве удерживают власть, в Петербурге тоже, теснят белых в Сибири. Это власть народа! Дядя предлагал мне свою помощь: я смогу учиться на курсах морских офицеров!.. Подумать только, сколько раз я бывал в Новороссийске, а мысли не возникало, что дядя Сева может быть где-то рядом!

Флинт в упоении говорил и говорил.

— Наконец-то судьба решила мне улыбнуться! И я смогу рассчитывать на чью-то помощь! Сколько лет — все один!

— Поздравляю, теперь ты сможешь быть вместе с дядей! — обидчиво проговорила Ольга.

— Но я имею в виду нас с тобой, — опомнился Флинт, — ты же согласилась повсюду следовать за мной!

— Ничего не получится! Разве ты не знаешь, я — недорезанная буржуйка!

— Кто тебе это сказал?

— Друзья-анархисты… Наверняка с княжной они не стали бы и разговаривать, а с бедной циркачкой, детдомовкой, они откровенничали вовсю: "Всех этих князей, графов, баронов, всех недорезанных буржуев, что пили кровь трудового народа, мы вырубим под самый корень! А понадобится, и корни выкорчуем!" Не понимаю, что во мне изменилось от того, что в моем документе стояло другое происхождение? Почему меня, но Соловьеву, могли все любить, а меня — Лиговскую — только поставить к стенке?!

Флинт обнял её.