Жена русского пирата

И заплакала. Может, сказалось напряжение последних дней, может, иссякло её по-женски хрупкое мужество, но она плакала так отчаянно, так горько, словно этим слезами хотела исторгнуть из себя всю горечь и муть, мешавшие ей жить и дышать…

Но и Флинт не оказался тем кремнем-мужчиной, каким хотел выглядеть. Он обнял свою нечаянную подругу по несчастью, гладил её по спине, и предательские слезы чертили мокрые дорожки на его загорелых щеках.

Девушка все никак не могла успокоиться; всхлипывала, вздрагивала и прижималась к нему не как к возлюбленному, а как к товарищу, который может ей посочувствовать, потому что и у неё никого нет, и она — сирота, одна на белом свете! Бедный Вадим! В эту минуту Ольга о нем даже не вспомнила! А дядя Николя был так недосягаемо далек, что представлялся ей теперь фотографией в семейном альбоме…

— Ну-ну, будет! — успокаивал её Флинт, тронутый неподдельным сочувствием.

Он поднял Ольгин подбородок, чтобы вытереть её мокрое от слез лицо, и замер: на него смотрели ясные зеленые глаза — как листья кувшинок на воде: нет, как зеленые сливы после дождя в саду его детства… Почему он раньше не замечал, какие у неё удивительные глаза? И как их взгляд может проникнуть в самую душу! Но ведь там, в его душе, уже ничего нет! Она вымерзла. Закаменела. И эта нежная зелень лишь сломается о её твердую корку. Из глаз Ольги будто пролились лучи; тронули каменистую корку и легко разломили её. А оттуда вырвалась горячая, обжигающая лавина и затопила его с головы до пят.

Как больно и сладко это освобождение! Как долго ждал он ее! Все-таки пришла. Спасла. От болезни, разъедающей душу, точно проказа. От злобы и ненависти. От грязи. Вытащила!..

— Оля! — попробовал он на язык. Имя легло уютно, как в гнездышко.

— Что? — шепотом спросила она.

— Ты знаешь, что случилось?

— Хочу знать… и боюсь!

— Я влюбился… в тебя.

— И я — в тебя.

— Что же мы будем делать?

— Топиться, — сказала она без улыбки. И вздохнула.

— Ты жалеешь? — нахмурился он.

— Что ты, разве такое возможно?

— Тогда я не понимаю…

— Я замужем! — выпалила она, точно бросаясь в прорубь.

— Как? — он все ещё держал её за плечи, боясь отпустить — вдруг она тут же улетит или просто исчезнет. — Разве ты замужем? Давно?

— Второй месяц.

— Я не могу в это поверить… После того, как мы нашли друг друга?!

Он бессильно опустил руки.

— Ты его любишь…

— Я думала, раз он меня любит, то и я… со временем… полюблю его!

— Как же он мог… отпустить тебя одну? В такое время!

— Наверное, не отпустил бы, но от него это уже не зависело: белые забрали его в контрразведку… через час после нашего венчания в церкви.

— И что с ним случилось?

— Не знаю. Больше мы не виделись.

Флинт изумленно всмотрелся в её лицо.

— Не знаешь? Хочешь сказать, и не пыталась узнать? О собственном муже?!

— Вадима вели по улице под конвоем, и он крикнул: срочно уезжайте! Мы уехали и уже не вернулись…

— Но ты же могла узнать… по-своему. Так, как узнала о смерти Агнии!

— Боже! — Ольга застонала. — А я ведь даже ни разу об этом не вспомнила!

Она села на дно лодки и закрыла лицо руками.

— Лучше бы мне погибнуть вместо Герасима! Я не имею права жить на свете!

— Перестань сейчас же! — Флинт рывком поднял её и провел ладонью по щеке. — Просто ты — маленькая глупышка. То, что пришлось тебе пережить, лишило бы рассудка любого мужчину… Ты ведь все равно не могла ему помочь, правда?

— Правда…

— Вот и успокойся! — он опять стал к рулю. — Ветер крепчает, как бы шторма не надул… Поди сюда, сядь возле меня. Ты будешь молчать, а я стану рассказывать, как думал о тебе в одинокие вечера, когда не было рядом родной души. Как валялся в беспамятстве в лазарете, а твои прохладные пальчики прикасались к моему пылающему лбу… нет, не хочу больше вспоминать — это слишком безрадостно! Давай лучше поговорим о тебе. Когда ты сказала, что хочешь вернуться и спасти друзей, я, честно говоря, не поверил тебе. И терялся в догадках, какова же истинная причина? Наверняка у тебя есть за границей родственники, ты имела бы привычную обеспеченную жизнь… А если такая возможность больше не представится? Ты ехала в страну, которая могла обещать тебе гибель только за твое происхождение!

— Тогда я не думала о себе. Наверное, потому, что я уже не была оранжерейным цветком, Ольгой Лиговской, которая считала, что народ — темная неграмотная толпа, которой недоступны высокие чувства и светлые идеалы. А всего за три месяца жизни среди этого народа я узнала и пережила столько, сколько хватило бы на две моих прежних жизни… А главное, я стала человеком, который заслужил уважение товарищей по ремеслу, я стала цирковой артисткой!

— А как же ты не побоялась выйти в море с человеком, который по твоим меркам вовсе не должен был иметь каких-либо моральных принципов… А если бы я не сдержал слова и не привез тебя туда, куда обещал? А если бы я стал приставать с домогательствами?

— Я пустила бы тебе пулю в лоб!

У Флинта от удивления расширились глаза.

— Выстрелила бы из весла?

— Выстрелила бы из браунинга, который прибинтован к моему бедру.