Жена самурая (СИ)

— Почему ты спрашиваешь? — насторожившись, он подошел к прутьям решетки и прижался к ним почти вплотную, едва ли не нависая над девочкой.

Она отшатнулась испуганно к стене и отвернула лицо.

— Я слышала разговоры слуг, — невнятно пробормотала Хоши. — Наоми-сан носит дитя.

Уже в который раз Такеши показалось, что его ударили по голове. Он пошатнулся! Он, человек, который бегал по бамбуковым палкам, перекинутым с крыши на крышу, с завязанными глазами! Он пошатнулся и стиснул в кулаке единственной руки железный прут. Второй, отсеченной, он стиснул невидимый воздух в невидимых пальцах.

Только когда он услышал испуганный вопрос Хоши, понял, что застонал вслух.

— Все в порядке, — выдавил он сквозь плотно стиснутые зубы.

Казалось, ему отрубили вторую руку — столь мучительным было появившееся чувство. Столь мучительным и столь знакомым. Последний раз так было, когда он узнал о предательстве старшего брата и убийстве матери и сестер.

Наоми теперь что одинокий воин на равнине. Открытая и очень заманчивая цель.

«Я надеюсь, ты знал, на что шел, отец. Знал, на что шел».

Его жена носит наследника клана. Теперь ее желает заполучить любой, кто хоть немного втянут в развернувшуюся войну. Она — ключ к Минамото, она — рычаг давления, она — надежда.

У него будет ребенок.

Ребенок, которому перейдет его фамилия, который унаследует их клан.

Такеши захотелось почувствовать круп лошади под своими пятками; ветер, бьющий в лицо. Ему захотелось оказаться снаружи сильнее, чем когда-либо за все время его заключения. Ему захотелось быть рядом с Наоми, наблюдать за тем, как растет в ней их ребенок, быть рядом, когда она даст ему жизнь.

После ухода Хоши он еще долго лежал без сна. Заснуть мешал вихрь мыслей, захвативший голову. Такеши вновь чувствовал себя живым, словно и не он провел последние недели в глухой апатии. Ему хотелось двигаться, хотелось что-то делать, и стены его клетки давили на него сильнее обычного.

Он не знал, как — пока еще не продумал деталей — но знал точно, что должен сбежать. Мысль о побеге не оставляла его никогда, даже в самые темные времена здесь. Она была с ним неотлучно, где-то на задворках разума. Но лишь услышав от Хоши про Наоми, он понял, что должен сбежать. Во что бы то ни стало. Сбежать и не умереть.

Он больше не искал себе смерти, он хотел жизни. Жизни и свободы. Но также не искал он и легкого пути к своей свободе. Чести в нем было больше всего. И именно честь не позволяла ему воспользоваться несмышленой девочкой, не позволяла обратить себе во благо ее глупость и неосторожность.

Других путей побега ему оставалось немного.

Несколько недель Такеши потратил на то, чтобы выкопать под решеткой глубокую яму, пока, наконец, не понял, что прутья уходят в землю столь далеко, что он может положить всю жизнь, но так и не достигнуть их края.

Некоторое время он пытался разогнуть прутья, и это стоило ему вдавленных вытянутых отметин, навсегда оставшихся на плечах. Такеши сомневался, что смог бы хоть на один сун* раздвинуть решетку, будь у него обе руки. С одной же его задумка изначально была глупой и невыполнимой.

Он понял, что не обойдется без помощи Хоши, еще в тот день, когда его яма под решеткой была не глубже сяку*. Понял и заставил умолкнуть свою совесть на долгое время. Такеши не просил девочку принести ему ключи от клетки, но внимательно слушал, когда она рассказывала, как ей удается обойти грозных охранников, которых было множество на пути к нему.

Так Такеши узнал о тайном проходе, о котором Хоши однажды услышала из разговора слуг. Узнал и ничуть не удивился: в поместье Минамото подобных ходов нашлось бы не меньше десятка. Даже он не знал их всех и, как сейчас понял, никогда не уделял должного внимания их охране.

— Дедушка и дядя все еще не вернулись. А вчера я слышала, как кричали друг на друга советники — кажется, что-то случилось в каком-то монастыре, — озадаченно болтала Хоши, пока Такеши отрабатывал удары напротив стены.

Он усмехнулся и пообещал самому себе, что ни один ребенок в его поместье не останется без присмотра и не будет болтаться под ногами у взрослых.

Если когда-нибудь он вернется в поместье.

Минамото откладывал часть лепешек, которые с завидным постоянством приносила ему Хоши, и усмехался, отмечая, что солдаты почти не обращают на него внимания, когда меняют воду в кувшине. Для них он был по-прежнему безучастным, потерявшим всякий интерес к жизни врагом, что уже долгие недели лежит, отвернувшись лицом к стене. Время здесь выступало на стороне Такеши. Его у него было вдоволь. И он пользовался своим преимуществом: медленно, очень медленно приучал охранников к мысли, что он побежден.

И они перестали его опасаться. Когда-то грозный, вселяющий ужас Минамото теперь предстал перед ними одноруким калекой, и они больше его не боялись. Он понял это, когда они перестали замедлять шаг, приближаясь к его клетке, перестали прислушиваться, распахивая дверь. Он понял это, когда перестал чувствовать в воздухе их страх.

Сколько времени ушло на это? Месяцы, когда он был по-настоящему безразличен ко всему, и месяцы, когда притворялся.