Жена самурая (СИ)

В молчании, в котором не было напряженности, они вошли в дом. Освободив прядь волос из кулачка дочери, Наоми взглянула на Такеши:

— Я приготовлю чай и легкие закуски, если ты голоден. Но сперва уложу малышку спать.

После секундных раздумий Минамото кивнул.

— Но прежде я навещу отца.

Он толкнул двери в спальню, из которой вышел полтора года назад и с тех пор не возвращался. Во всем ее убранстве отчетливо ощущалась рука Наоми: на низком столике с принадлежностями для каллиграфии соседствовала ваза с охапкой полевых цветов. На одном из футонов лежали детские игрушки из дерева — у него самого когда-то были почти такие же. На татами подле окна были аккуратно расстелены разноцветные лоскуты шелка. Рядом с ними Такеши увидел небольшую деревянную дощечку, нож для резьбы и ленты. Кажется, его жена увлеклась созданием деревянной мозаики из лоскутов. Он почти удивился, когда заметил на деревянной подставке бамбуковую флейту-сякухати. Раньше он не наблюдал у Наоми подобных увлечений.

Раздевшись, он забрался в бочку с горячей водой и откинул голову на бортик. Он закрыл глаза, вслушиваясь в звуки вокруг: ветер доносил из сада щебетание птиц, шумела листва на деревьях, растущих вблизи распахнутого окна. Так звучал его дом.

По пути к усыпальнице их клана он зашел в спальню отца. За раздвижными дверьми все осталось, как было, как он запомнил. Даже на низком столике для каллиграфии лежал раскрытый лист пергамента. Такеши мог с легкостью вообразить, как слышит в коридоре шум шагов, и как входит в спальню его отец, садится на татами и берет в руку кисть.

Сколько он себя помнил, в усыпальнице всегда было тихо, темно и прохладно.

Пагоду воздвигли в отдаленной части поместья, под сенью высоких деревьев, что дарили тень даже в самые ясные и жаркие дни. Окна в стенах намеренно прорубили небольшими, чтобы умерших не касался солнечный свет. Такеши прошел дальше вглубь, скользя взглядом по камням с высеченными именами. Поколение за поколением, все Минамото покоились здесь. Когда несколько лет назад его старший брат вырезал свой клан, камнетесы работали днем и ночью, не смыкая глаз. Им пришлось обработать множество грубых камней…

Такеши высек из кремня огонь и зажег свечу, сощурившись, осмотрелся. Он не был здесь с того дня, когда они с отцом развели погребальный огонь для матери и сестер. У подножья каменной плиты с высеченным именем Кенджи он увидел свежие цветы. Такие же лежали напротив плиты с именами его матери и сестер.

Значит, Наоми навещала могилы его родителей, и делала это много чаще его.

Укрепив свечу в одной из глиняных мисок, Такеши опустился на колени перед двумя плитами из грубого, серого камня.

— Вот я и дома.

Когда его дочь подрастет, он приведет ее сюда. Ему самому отец показал усыпальницу клана после пятого дня рождения. С того года он сопровождал Кенджи каждый раз, когда тот навещал могилы предков.

— Нобу Тайра мертв. Все Тайра мертвы. Я вырезал их клан под корень, — говорил Такеши, смотря на имя отца прямо напротив глаз. — Мой брат мертв уже давно. Теперь ваша посмертная жизнь должна быть спокойной.

И у отца, и у матери с сестрами лежали цветки эдельвейса. Согласно Ханакотоба эдельвейс символизирует власть и силу, и потому считается мужским цветком. Но было у него также и еще одно значение — мужество. А его мать была действительно мужественной женщиной.

Иногда Такеши казалось, что он забыл ее лицо, но стоило зажмуриться — и образ матери тотчас вставал перед глазами. Матери, какой он видел ее в последний раз, когда она провожала их с отцом из поместья.

Пробыв еще недолго в усыпальнице, Такеши задул свечу и вышел на свежий воздух. Яркий свет немилосердно резал глаза, и ему пришлось прикрыть их ладонью на обратном пути к дому.

Наоми ждала его у открытого окна, с любопытством наблюдая за чем-то происходящим снаружи. На столе позади нее были расставлены мисочки с угощениями и посуда для чая.

— Мамору играет с Мисаки, — с улыбкой пояснила она, повернувшись в ответ на шум закрываемых дверей.

Она бросила последний взгляд в окно и подошла к мужу, обняла его, прижавшись к груди, и закрыла глаза. Помедлив, Такеши положил руку ей на плечи, мимолетно пожалев, что Наоми убрала распущенные волосы в высокий пучок. Ее теплое дыхание щекотало ему шею. Она подняла голову, встретившись с Такеши взглядом, приподнялась на цыпочки и быстро прижалась губами к его подбородку.

Ее руки вспорхнули к его лицу, кончики пальцев огладили скулы, смахнули со лба отросшие волосы… Наоми вздрогнула, будто что-то ударило ее изнутри, разорвала поцелуй и, запрокинув голову, еще раз посмотрела на мужа. Она очень хорошо помнила, как раньше короткие пряди лезли ему в глаза и постоянно мешались; сейчас же их длины хватало, чтобы заправить за уши. Помнила, как небрежно, нарочито неровно были обрезаны его волосы; сейчас же они были собраны на затылке и перевязаны тонкой веревкой.