Жена шута

Последующие дни вылились в череду праздников, балов и пиров, щедро приправленных прогулками по реке и садам; непримиримые враги, казалось, позабыли о своих разногласиях, и, как выразился граф де Грамон, львы возлегли с ягнятами. Генрих Наваррский выглядел если не счастливым, то весьма довольным этим политическим союзом, приговаривая втихаря, что реформистская церковь вышла замуж за Папу, а чего еще желать. И даже подозрительный адмирал Колиньи, гугенот, которого Карл IX почтительно называл отцом, оставался в Париже; потому гугеноты утверждали, что ничего особенного не случится. Если уж адмирал здесь – а ведь он был некоторое время в ссоре с королем Карлом! – и не думает уезжать в Прованс или на поле битвы во Фландрию, значит, можно еще слушать оркестр, ухаживать за дамами и поглощать изысканные яства в немыслимых количествах.

Ренар каждый день отвозил Колетт домой, а после покидал ее и возвращался в Лувр, чтобы оставаться поблизости от Беарнца. Дурные предчувствия не покидали графа де Грамона, и он даже вел себя столь неслыханно, что оставил без насмешек и католиков, и протестантов, которые попадались на его пути. Колетт впервые видела мужа так долго сохранявшим серьезность, и это, пожалуй, пугало больше, чем все предостережения Идальго.

Вечером 22 августа, спустя четыре дня после королевской свадьбы, графиня де Грамон сидела дома в своей спальне и читала книгу. Колетт не хотелось спускаться в гостиную, казавшуюся неуютной и пустой без графа. С недавних пор одиночество все меньше привлекало Колетт. Общество мужа, ранее пугавшее, сделалось желанным. Сегодня утром, после прогулки на лодках по Сене, Колетт почувствовала легкое недомогание и отправилась домой. Своего мужа она не видела целый день. Назавтра намечался обед у де Котенов, с которыми Колетт виделась на королевской свадьбе и позже на приемах, а потому следовало отдохнуть и набраться сил перед новой встречей с Ноэлем.

Когда Колетт встречалась с кузеном при дворе (а во все эти дни они хоть раз, да виделись), она уже спокойно могла совладать и со своим невольным смущением, вызванным воспоминанием о несбывшихся мечтах, и с мыслями о том, мог ли Ноэль оказаться Идальго. Забавная игра «угадай героя» доставляла некоторое удовольствие, но больше она доставляла страха. А что, если это и вправду Ноэль, или шевалье де Миоссан, или барон де Аллат? Ах нет, Кассиан не может быть Идальго – он тоже тогда находился в карете…

И хотя, стоило кузену коснуться ее руки, воспоминания о детстве и мечтах приходили снова, Колетт уже понимала: ей удалось оставить их в прошлом, сделать частью своей жизни до замужества. И причина была не в страхе перед Богом, наказывающим за прелюбодеяние, совершенное даже в мыслях (что, впрочем, многим казалось пустяком в эту эпоху вольных нравов), а в том, что Колетт нуждалась в обществе собственного мужа – чем дальше, тем сильнее.

Сегодня вечером она желала, чтобы он приехал из Лувра поскорее. Колетт оставила поэтому двери спальни распахнутыми и прислушивалась к шагам в коридоре. Часы шли, было уже довольно поздно, а Ренар все не ехал.

Когда пробило четверть двенадцатого, Колетт наконец услышала шум – и удивленно нахмурилась, распознав не один, а несколько мужских голосов. Голос Ренара, звучавший громче остальных, она выделила сразу. Спустя несколько минут в спальню вошла Серафина.

– Госпожа, граф приехал и просит вас спуститься.

– Он не один? – уточнила Колетт, закрывая книгу и поднимаясь.

– Нет, мадам. С ним еще несколько господ.

– Каких?

– Которые и раньше здесь бывали.

Значит, с Ренаром приехали друзья. Странно, он говорил, что собирается прибыть один. Не спрашивая больше ни о чем Серафину, Колетт кивнула и спустилась в гостиную.

Из открытых дверей слышался ровный, красивый голос шевалье де Миоссана:

– Я сейчас возвращусь в Лувр, господа, и в случае чего отправлю вам весть.

– Ваша весть не должна затеряться на узких парижских улицах нынче ночью, – отвечал Ренар.

– Об этом я позабочусь.

Колетт остановилась в дверях. Мужчины повернулись к ней, и все, кроме Ренара, поклонились. Их было около десятка – люди, действительно и раньше часто бывавшие в доме де Грамонов, цвет дворянства Наварры, приятели короля Генриха. Ренар сидел в кресле, словно бы во главе собрания, Кассиан устроился на кушетке, но большинство присутствующих стояло, и это вдруг пробудило тревогу.

– Доброго вечера, господа, – сказала Колетт и прошла в гостиную, чтобы сесть рядом с графом в свободное кресло. – Я рада, что вы нанесли нам визит, но удивлена.

Подождав, пока она сядет, Ренар сказал:

– Мне жаль, милая моя, что мы потревожили ваш покой, однако сегодня вечером случилось печальное событие: совершено покушение на Гаспара де Колиньи.

Колетт ахнула.

– Он жив?

– Да, к счастью. В него стреляли неподалеку от Лувра, когда адмирал возвращался домой. Он ехал мимо дома, принадлежавшего Гизам; там-то и засел убийца! К счастью, пуля лишь ранила его в руку, и адмирала поспешно отвезли домой. Мы только от него. Я… мы опасаемся, что это лишь начало.