С вершины холма было видно, как солнце медленно пересекает линию горизонта и погружается в море. С островов к берегу плыл вечерний паром. Задняя стена дома Барбы Ивана, выходившая к монастырю, была погружена в тень. Вдоль ограды виноградника и внизу на дорожке, ведущей в заросли, за дом Барбы, толпились люди. На нижней террасе дома я заметила Наду. Она стояла и курила в окружении шести или семи местных женщин, явно вдов, нахохлившихся, как птицы, в своих черных одеяниях. Чуть поодаль стояла группа домохозяек с накинутыми на плечи пестрыми полотенцами — они явно пришли сюда прямо с пляжа. Нада, выставившая на длинный прямоугольный стол под оливой незамысловатое угощение, каждые несколько минут брала в руки поднос и предлагала что-нибудь тем людям, что толпились у ограды.
Зора стояла возле костра, горевшего в железной бочке из-под масла, позади землекопов, и хмурилась, изучая внутренности туфли, снятой с ноги. Затем она выпрямилась, заметила меня и одарила таким взглядом, какой у нее прежде предназначался исключительно для Стальной Перчатки или дамочки, заведующей университетским архивом. Вооруженная различными дезинфицирующими средствами, несколькими литрами чистой воды и некоторыми предположениями насчет того, что здесь сейчас может произойти, Зора явно пришла сюда для того, чтобы спасти веру здешнего сообщества в нас, медиков, и предотвратить грубое нарушение правил гигиены. В моей помощи она, похоже, совершенно не нуждалась.
В глубине виноградника Даре что-то усердно протирал мокрой тряпкой, делал это медленно, тщательно, с явным усилием, но почему-то старался не поворачивать непонятный предмет с боку на бок. По-моему, тот больше всего походил на старомодный чемодан из потрескавшейся натуральной кожи с ручками, посеревшими от старости или сырости. Вот почему Даре был уверен, что тело, упокоенное здесь, так или иначе вскоре будет обнаружено. Поэтому он был готов не обращать внимания на такую реальную опасность, как собаки и грозные здешние ливни. Даре сохранил своего покойного родственника — которого я вообще-то представляла себе лежащим в неглубокой могиле, — собрав его по частям и засунув в этот чемодан! Теперь он неторопливо, бережно протирал бока заветного чемодана, и на лице его было написано несказанное облегчение, поскольку Даре все-таки нашел то, что так долго искал. Двенадцать лет его осыпали упреками за то, что он не сумел вернуть на родину тело покойного, выказав тем самым пренебрежение всей семье. Его верность родичам и предкам оказалась под сомнением. Мало того, Даре постоянно обвиняли в том, что он бросил умирающего на чужбине, а то и сам его прикончил и избавился от тела. Сколько бы он ни пытался доказать, что дело было совсем не так, ему не верили. Потом случилась еще и эта болезнь. Разумеется, мысли Даре так и крутились вокруг одного и того же, особенно когда один за другим захворали его жена и дети. Он терзался чувством собственной вины, которую усугубляли намеки окружающих, пока наконец та деревенская колдунья не подсказала ему, что нужно сделать. Карга быстро разобралась, что к чему, и сказала Даре именно то, что он и хотел услышать. Указав на его беспечное, даже безответственное отношение к телу покойного, она освободила душу Даре, подтвердив, что тяжкая вина будет окончательно с него снята, как только он найдет останки и похоронит их как полагается.