Жена тигра

Куда труднее представить себе, каким он был в одной из многих предыдущих своих жизней, а их у него прошло немало, прежде чем началась вот эта, в деревне Галина. Мне, например, сложно увидеть в нем того десятилетнего мальчика, каким он впервые появляется в рассказах других людей. Его тогда обнаружили среди обгорелых развалин монастыря Святого Петра гайдуки[10], двенадцать человек верхом на жалких клячах, прибывшие слишком поздно и не сумевшие предотвратить расправу, учиненную здесь турецким отрядом. Монахов обвинили в том, что они укрывают мятежника, убившего племянника капитана, командира этого отряда. Случилось это во время пьяной драки несколько недель назад в какой-то таверне. Вот турецкий офицер и решил убить сразу двух зайцев: отомстить за смерть племянника и, что было куда важнее, пресечь клеветнические обвинения в пьянстве, порочащие молодого сородича. Четыре дня турки осаждали монастырь, ворвались туда и устроили беспорядочную резню. Для гайдуков, все утро извлекавших мертвые тела из-под развалин сгоревшей часовни, этот мальчик, выползающий из-под перевернутой повозки у южной стены монастыря, был точно благословение Господне, отпущение грехов. Казалось, небеса специально для них сохранили это дитя. Они не знали, кто этот мальчик, им неоткуда было догадаться, что он сирота и жил при монастыре. Гайдуки никогда не поведали бы о его страхе, ненависти, слепой отваге и о том, как он, потеряв терпение в тщетных молитвах, смело бросился один навстречу отряду турецкой кавалерии и почти сразу упал, когда сабля всадника пронзила ему грудь. Мальчик лежал на земле, задыхаясь и хватая ртом воздух, а в небе разгоралась заря, скрываемая плотной завесой дыма. Над ним склонился капитан Мехмет-ага и спросил, как его имя. Он хотел знать, кого собирается посадить на кол. Но мальчик не сказал гайдукам — да и потом, в деревне Галина, никто так и не узнал об этом, — что жизнь ему помогло сохранить вовсе не восхищение Мехмет-аги его мужеством, а имя Касим[11], которое он произнес. Так аптекарь в последний раз воспользовался тем именем, которым его назвали, оставив младенцем у дверей монастыря. Услышав это имя — Касим Сулейманович, — Мехмет-ага понял, что мусульманский Бог велит ему проявить неслыханное милосердие, и бросил раненого, истекавшего кровью мальчика на усыпанной пеплом монастырской земле. Но ребенок прекрасно понимал: то имя, которое однажды спасло, может и погубить. Когда гайдуки, перевязывая раны мальчишки, спросили, как его зовут, он сказал, что имени своего не помнит.

Гайдуки дали ему новое имя — Ненад, что значит «ненужный», «тот, чье появление на свет не было предусмотрено», но для аптекаря оно ничего не значило. Теперь, один раз утаив имя, он был обречен снова и снова менять его. Но то, старое прозвание, как и его значение «красивый», незримо преследовало аптекаря до конца жизни.

Касим Сулейманович — воздействие этого имени он ощущал все те годы, которые провел в отряде гайдуков, вместе с ними занимаясь грабежами и разбоем, но всегда внутренне этому сопротивляясь. Аптекарь прожил с гайдуками до восемнадцати лет, постоянно испытывая некую неуверенность, ощущение предательства из-за того, что утаил от них свое имя, все время опасаясь страшных последствий этой измены. Точно хищная птица, это имя сидело у него на плече, заставляя его держаться в стороне от всех. Отчасти именно благодаря этому он и смог еще в раннем возрасте разглядеть те темные стороны деятельности гайдуков, которые превращали их из борцов за свободу в разбойников. Да, они готовы были решительно все отдавать бедным, но в своей необузданной щедрости не умели сохранить хоть что-то для себя, создать какой-то фонд для своего войска, а потому часто бывали вынуждены искать по карманам последние гроши и прибегать к обыкновенному мародерству. Да, они страстно стремились к победе, но поражение считалось даже более почетным, ибо лучше закаляло характер и давало основания для новых сражений. Их борьба требовала незаметности и умения сохранить тайну, однако они то и дело устраивали шумные попойки, орали песни, в которых воспевали собственные подвиги, и были падки на лесть со стороны завсегдатаев таверн. Живя с ними, аптекарь готовил им еду, острил клинки, заботился о раненых, но никак не озвучивал сомнения, давно зародившиеся в его душе. Не мог же он сказать своим спасителям, что не сомневается в неизбежности их окончательного поражения и считает всю их борьбу бессмысленной, глупой и небезопасной. В любых коллективных действиях гайдуков он видел упрямое желание нарушить их же собственный покой.