Жена тигра

Молодой человек, пятясь вдоль трамвайных путей, заметил нас, приветственно кивнул, улыбнулся и стянул с головы шапку. Потом он снова что-то достал из мешка и протянул слону. Тот приподнял хобот, взял угощение и забросил его в пасть мимо желтоватых бивней, изогнутых, как сабли.

Позже мы прочли о том, что несколько солдат нашли этого слона возле заброшенного цирка. Он был почти что при смерти. Директор нашего зоопарка, несмотря ни на что — ни на вынужденное закрытие заведения, ни на грозящее банкротство, — потребовал привести слона и пообещал, что вскоре его увидят дети. После этого газеты в течение нескольких месяцев публиковали фотографии слона в новом крепком загоне, где он стоял точно вестник грядущих времен, залог будущих успехов нашего зоопарка, символ скорого и неоспоримого окончания войны.

Мы с дедом остановились на автобусной остановке, и слон прошел мимо, неторопливый, грациозный, завороженный теми лакомствами, которые предлагал ему невысокий молодой мужчина. В свете луны были видны длинные мягкие волоски у него на хоботе и вокруг открытой пасти, из которой время от времени высовывался длинный, как рука, влажный язык.

— Никто никогда этому не поверит, — сказала я.

— Чему? — переспросил дед.

— Этому всему. Никто из моих друзей ни за что не поверит, если я об этом расскажу.

Дед повернулся и взглянул на меня так, словно видел впервые и поверить не мог, что я действительно его внучка. Даже во время нашего затянувшегося отчуждения он ни разу так на меня не смотрел. Да и потом тоже.

— Ты, должно быть, шутишь, — сказал дед. — Посмотри вокруг. Подумай минутку. Глубокая ночь, во всем городе ни души. Никого — даже ни одной собаки на помойке или в сточной канаве. Пусто. Только посреди улицы этот слон. Ты собираешься рассказывать об этом своим идиотам приятелям? Зачем? Неужели ты надеешься, что они поймут, полагаешь, что это может иметь для них хоть какое-то значение?

Я так и осталась стоять на месте, а он пошел дальше, следом за слоном. Сунув руки в карманы, я словно застыла, не могла окликнуть деда, чувствовала, что мой голос проваливается куда-то, все глубже и глубже. Я не могла исторгнуть его обратно, сказать хоть слово ни деду, ни самой себе. А слон все продолжал идти по бульвару. Я наконец-то сдвинулась с места. Пройдя примерно квартал, мой дед остановился возле какой-то сломанной скамейки, поджидая слона, и я нагнала его. Мы стояли рядом и молчали. Лицо мое горело, а дед притих, даже дыхания его почти не было слышно.

Молодой погонщик слона больше не смотрел в нашу сторону.

Через некоторое время дед снова заговорил:

— Ты должна понять! Это ведь один из тех самых моментов!

— Каких «тех самых»?

— Тех, которые ты хранишь в душе только для себя самой, — пояснил он.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я. — Почему только для себя?

— Время сейчас такое — война, — сказал он. — История этой войны — даты, имена и то, кто и почему ее начал, — принадлежит всем. Не только тем, кто в ней непосредственно участвует, но и тем, кто пишет о ней в газетах, политикам, а также людям, которые находятся за тысячи миль отсюда и, возможно, даже не слышали об этой войне. Но вот такие вещи и события — это только твое. Они принадлежат тебе одной. Или мне. Только нам двоим.

Заложив руки за спину, дед медленно двинулся дальше, нарочито приподнимая носки начищенных туфель и как бы тормозя этим свое движение. Было совершенно очевидно, что у него и мысли не возникло повернуть назад, пойти домой. Нет — дальше, дальше по бульвару, пока этот слон и его погонщик готовы нас терпеть.

Уже на ходу дед прибавил, обращаясь ко мне:

— Ты должна хорошенько подумать, прежде чем кому-то об этом рассказывать. Где ты можешь говорить об этом? Кто заслуживает подобных откровений? Твоя бабушка? Зора? Уж точно не тот клоун, с которым ты милуешься на набережной.

Я вздрогнула как ужаленная и тихо сказала:

— Его больше нет. Он пропал.

— Я хотел бы сказать, что мне очень жаль, да не могу. — Дед пожал плечами.

— А мне действительно очень жаль! — тут же вскинулась я. — Его наверняка в армию забрали!

Это я сказала нарочно, чтобы дед почувствовал себя виноватым. Сама-то я совсем не была в этом так уж уверена.

Довольно долго мы шли молча. На притихшей улице было слышно только хрипловатое дыхание слона. Казалось, у него внутри работает какой-то мощный мотор. Каждые несколько минут он испускал негромкий, но весьма пронзительный и настойчивый то ли свист, то ли визг. Видимо, так слон проявлял легкое нетерпение, и тот молодой мужчина тут же протягивал ему очередной вкусный кусочек.

Через некоторое время я спросила деда:

— А у тебя есть еще истории вроде этой?

— Теперь есть.

— Нет, не теперь. Я думала, у тебя, может, раньше что-то такое было.

Дед задумался и молчал довольно долго. Все это время мы продолжали двигаться тем же курсом, параллельно слону. Возможно, при несколько иных обстоятельствах он мог бы рассказать мне о жене тигра. Но вместо этого дед поведал мне о бессмертном человеке.

Он заложил руки за спину, по-прежнему шагая следом за нашим слоном, и начал рассказывать.