Жена Цезаря вне подозрений

В торговой точке работало трое охранников, которые сменяли друг друга по какому-то хитрому расписанию. Все они уже давно здоровались с курящими сотрудниками соседней фирмы. И со Светой тоже.

– Вторые сутки дежурю, – объяснил парень и улыбнулся. – Сменщик заболел.

Вроде бы охранника звали Володей. Но Светлана не была уверена, поэтому, обратившись к нему, не назвала по имени:

– Ночью вы тоже здесь были?

– Естественно. Ночью самая работа, вся пьянь сюда подтягивается.

– Вы случайно не заметили, в наш офис никто не входил?

– Кроме вас, никого не было. Я, во всяком случае, не видел больше никого.

– Кроме меня? – оторопела Света. – Но я сюда не приезжала.

– Ну, не знаю… – слегка задумался парень и внимательно оглядел ее. – Я видел девушку. Решил, что это вы.

– А лицо, вы лицо ее видели? – Светлана перегнулась через перила.

– Нет, – покачал головой охранник, – лица не видел. Куртка, как у вас. Рост вроде бы тоже. Прическа похожая. А что такое? Неужели вас ограбили?

– Нет, – успокоила Света, – не ограбили. Наоборот, подложили кое-что.

Молодой человек снова внимательно посмотрел на нее.

– Может, помощь нужна?

– Спасибо. Сами разберемся.

Светлана вернулась в кабинет и стала внимательно разглядывать фотографии. Монтаж был выполнен отлично. Впрочем, нынче это не проблема, компьютерная графика позволяет делать и не такое.

Итак, ночью в офисе побывала Лиза, не сомневалась Света. Господи, что же делать? Похоже, Лиза действительно сумасшедшая.

«Доза была не смертельная», – вспомнились слова Леры, в груди неприятно потянуло. Бабушка Клава тоже когда-то подмешала в грибы не смертельную дозу яда…

Светлана тряхнула головой и попыталась сосредоточиться на работе. Но не смогла.

– Катя, – выйдя в приемную, тихо сказала она секретарю, – я домой поеду. Что-то мне нехорошо. Только ты Виктору Федоровичу не говори. Скажи… к родителям поехала, что ли.

– А что с вами? – перепугалась Катя. Так искренне перепугалась… – Сердце?

– Нет, – успокоила девушку замдиректора, – просто немного знобит.

Она не соврала, ее действительно знобило.

От страха.

Света только не понимала, чего именно боится.

* * *

Выходя из кабинета генерального, Константин Олегович едва сдержался, чтобы не шарахнуть тяжелой дубовой дверью. Впрочем, дверь была дорогой и отличного качества, и наверняка закрывалась тихо, как ни пытайся показать свое неудовольствие. С директором Тишинский часто ругался, еще с той поры, когда генеральный не был генеральным, а он – главным инженером. Да, ругались мужчины часто, а относились друг к другу хорошо. Пожалуй, не считая Милы, не было у Кости человека ближе, чем Мишка. То есть генеральный директор Михаил Аркадьевич.

А ведь еще несколько дней назад такой человек был – Тамара. Константину Олеговичу вдруг так захотелось зайти в тесный кабинет главного бухгалтера, сесть напротив Тамары в мягкое кресло и пожаловаться, что Мишка как был упрямым ослом, так им и остался. И сказать, что он, Костя, все равно будет добиваться, чтобы его технические решения были приняты. И добьется, Мишке придется с этим смириться. Как было бы хорошо, если бы Тамара налила ему чаю и понимающе молчала. Отходя от очередной ссоры с директором, он постепенно начал бы осознавать, что кое в чем тоже не прав, а в том бреде, который Мишка только что нес, есть крупицы здравого смысла.

Константин прошел мимо закрытой двери бывшего Тамариного кабинета, стараясь не смотреть на полированное темное дерево, отпер свою такую же темно-коричневую дверь, бросил на стол бумаги, с которыми ходил к Михаилу Аркадьевичу, и подошел к окну. Сейчас он впервые почувствовал, как ему не хватает Тамары, и удивился, что почти радовался ее смерти. Хотя нет, конечно, не радовался, это было бы чересчур. Но и не горевал. Горевать, похоже, начал только сейчас.

Тамара была рядом почти всю его сознательную жизнь, и все это время Костя знал, что она по-настоящему ему предана. Правда, тогда казалось, что преданность ее ему абсолютно не нужна, и даже раздражала, и делала его еще более виноватым, чем на самом деле был. А вот сейчас, глядя в окно на весенний институтский дворик, Тишинский понял, что смерть Тамары – тяжелая потеря для него. Невосполнимая.

Подруга юности была единственным человеком, рядом с которым можно было не притворяться, не стараться казаться лучше, не врать и не лицемерить. А быть самим собой. Жаль, что раньше он этого не ценил.

Константин Олегович настежь открыл окно и вдохнул прохладный воздух.

Когда-то давно он так же стоял у окна, только у другого, на третьем этаже, и так же смотрел в зеленеющий институтский двор. Нет, тогда зелень на деревьях была густая, стоял жаркий август…

Внизу, во дворе, автобус заполнялся желающими поехать в дом отдыха. В те времена у института еще был свой дом отдыха, расположенный в отличном месте, на высоком берегу Москвы-реки, и путевки на выходные – с вечера пятницы до вечера воскресенья – всегда пользовались большим спросом.

Как раз накануне в отдел влетела Таня Филатова, веселая, смешливая девушка, постоянно что-то распространяющая, то путевки, то билеты в театр, то еще что-то.