Но и сегодня он не услышал ничего, кроме того же вынимающего душу гула. Если прислушаться – можно было разобрать отдельные голоса, что говорили на незнакомом языке. Они обещали что-то: то ли смерть, то ли вечную мудрость.
Хилберт прошёл по площадке чуть дальше, едва борясь с желанием развести руками в стороны этот клубящийся туман вокруг – да всё равно бесполезно. И тут увидел вдалеке, у парапета, стройную девичью фигурку в белом платье: таком, в каких были сегодня все женщины на погребении. Ещё несколько шагов – и он узнал Паулине: по длинным тёмным, будто чернильные нити в воде, волосам, по гордо, даже упрямо выпрямленной спине, по плавному изгибу плеч. Её невозможно было не узнать. Только что она делала здесь в такой час? Неужели и её сюда вновь привёл зов? Получается, она не лгала? Не пыталась надавить на жалость и приблизиться только для того, чтобы после ударить больней…
– Мейси дер Энтин! – окликнул её Хилберт, медленно приближаясь.
Если она сейчас под властью зова, лучше не пугать, не подходить резко. Но девушка как будто не услышала. Она так и осталась недвижимой, только ветер, неугомонный, никогда не спящий, трепал тонкие чёрные пряди за её спиной, закручивая спиралями и путая. Но вдруг аарди опёрлась ладонями на парапет сильнее. И в мгновение ока легко вскочила на него. Будто взлетела. Хилберт бросился к ней, холодея от испуга и неожиданности.
– Стойте, мейси!
Он лишь успел дотронуться кончиками пальцев до взметнувшегося подола – и девушка, слегка оттолкнувшись, рухнула вниз. Сердце подброшенным камнем застряло в горле. В глазах потемнело, а зов загромыхал в ушах, ликуя и заставляя содрогаться всё внутри от жуткого хохота. Хилберт упал животом на каменное ограждение, свешиваясь вниз, пытаясь увидеть хоть что-то ещё сквозь пыльную муть. Но светлая фигурка потонула в ней мгновенно. Словно унесённое ветром перо.
Не может быть – голосил рассудок. Такого просто быть не может. Чтобы Паулине решила покончить с собой. Тем более так. Но разве подобная смерть её матери и тот кинжал в её руке, которым она себя ранила, не доказательство, что такое всё же могло случиться? Здесь, в Волнпике, могло произойти что угодно.
Если это шутка воспалённого воображения, обман Пустоши, которая любит жестокие игры, то Паулине сейчас в своей комнате. Хилберт оттолкнулся ладонями от парапета и метнулся обратно в замок. Неведомо как не сломав по дороге шею, сбежал по лестнице, ударяясь плечами то в одну стену, то в другую. И всё твердил про себя, что этого не могло случиться. Он едва не кубарем вывалился на ярус башни, где жили Дине и Паулине, без стука ворвался в комнату аарди и встал у порога, озираясь. Было темно, как у гарга в заднице. Даже светлая постель виднелась сквозь мрак едва-едва.
– Паулине! – гаркнул Хилберт.
Тихий испуганный вздох раздался в тишине покоев. Шорох, шевеление на постели. Девушка быстро зажгла свечу на столике рядом с кроватью и уставилась на него, подняв от подушки слегка взлохмаченную голову.
– Вы с ума сошли, мениэр? – Вялым жестом она потёрла глаза, хмурясь.
Да, он почти сошёл с ума… От сердца отлегло. Всё же подлянка от Пустоши. Но сейчас Хилберт не тревожился за своё душевное здоровье: гораздо больше его беспокоила мысль о том, что увиденное под действием зова могло случиться на самом деле. Могло – в любой день. Когда Паулине просто не сумеет побороть голос Пустоши. Ведь она не живёт с этим с самой юности, а значит, не привыкла. И пусть она – Ключ Воли, которому многое по плечу, Пустошь ломала даже самых сильных.
– Всё в порядке. – Хилберт махнул рукой и повернулся было уходить.
Но девушка вскочила с постели. Пробежала через комнату, тихо шлёпая босыми ногами по полу.
– Постойте! – остановила у самой двери, схватив за локоть. Хилберт высвободился резким движением и оглянулся. – Почему вы пришли?
Она смотрела на него снизу вверх, замерев в напряжённой позе, будто каждый миг готова была снова ухватиться за него, если он надумает уходить – и потребовать ответа. И в глазах её, тёмных, будто лесные ягоды, стояло такое необычное волнение, будто она часто думала о том, что происходит с ним, и каждый раз находила подтверждение своим тревогам. Вдруг захотелось пригладить распушившиеся вокруг её головы пряди: эта неправильность в её всегда безупречном облике вызывала какие-то неправильные ощущения. Желание… защитить?
– Просто дурной сон, – бросил Хилберт. – Сам не знаю, что на меня нашло.
Он всё же дёрнул ручку двери и вышел.