– Да. Раньше он служил в Волнпике. Но скоро его сущность проявилась. Может, оказала влияние Пустошь… Отец вынужден был отправить его сюда. Науд неплохо выживает. И сопротивляется зову дольше многих. А тот второй, если вы заметили…
– Заметила.
Если тот напавший выглядел уже отчасти по-звериному, то Науд совсем не отличался от обычного мужчины. Никаких видимых признаков, как мне показалось.
– И вы доверяете ему, мениэр? – Я вновь посмотрела в озабоченные глаза Хилберта.
– У нас нет другого выхода. Мне нужно хотя бы рану осмотреть. А вам – прийти в себя. Скоро и правда стемнеет. В Пустоши ночь наступает гораздо раньше.
– Значит, не доверяете?
– От какого ответа вам станет легче? – Йонкер покосился на меня, слегка улыбнувшись.
Я фыркнула и отвернулась, выказывая нарочитую обиду. Издевается ещё… Хилберт вдруг обхватил меня за плечо и коротко прижал к себе, но тут же отпустил. А я и вдохнуть забыла как будто. Да он со мной флиртует, не иначе? Раненный, измочаленный схваткой с семью слангерами, а строит мне глазки. Удивительно! Уж чего, а такого я от своего муженька не ожидала. Но после этого короткого проблеска вид йонкера снова стал невозмутимым, он ни разу больше на меня не посмотрел, пока мы шли сквозь серый в наступающих сумерках туман, не приближаясь к Науду, но держа его в поле зрения.
Достаточно скоро мы и правда добрались до холмов, что плавно изогнутыми горбами показались среди окружающей мути, словно мираж.
– Там легче можно устроить укрытие, – будто отвечая на мои мысли, проговорил охотник. – На равнине больше вероятности повстречать порождения.
– Вы тут, похоже, уже многое знаете, – попыталась я выказать ему уважение. – Большой удачей было встретить вас.
Науд обернулся на меня, криво усмехаясь – и вот тут-то стали заметны его всё же чуть искажённые черты. Уж больно жутковатая вышла улыбка.
– Захочешь выжить – узнаешь. – Он дёрнул плечом и снова отвернулся. – Я подыхать пока не собираюсь. А там кто знает…
Мы прошли между каменистыми громадами холмов, поросших почти сплошняком мёртвым лесом. Узловатые ветви деревьев здесь причудливо и жутковато переплетались между собой – и только знающий человек мог отыскать в этой густой, как угольная пыль, тени нужную дорожку. Охотник несколько раз свернул на развилках: показалось, вдалеке между стволами даже мелькнул свет – и вывел нас с Хилбертом к невысокому, грубо собранному домишке: как раз временно разместиться не больше чем пяти путникам – да и то вповалку.
К тому времени Хилберт заметно сбавил шаг, а Науд, заметив это, тоже стал идти немного медленнее. То и дело йонкер чуть резче взмахивал рукой, будто хотел дотронуться до раны, но останавливал сам себя. А я старалась не подавать вида, что замечаю это. Наверное, моё сочувствие и жалость не станут ему хорошим утешением, а больше разозлят.
Я торопливо вошла в дом вслед за хозяином.
– Здесь есть вода? – уточнила, хотя и понимала, что без воды вряд ли можно выжить в таком гиблом месте.
Науд кивнул, быстро развёл огонь в очаге и подвесил над ним небольшой котелок. Хилберт тяжко опустился на грубо сколоченную лавку и тут только поморщился открыто. Я, раня пальцы об острые кромки, попыталась расстегнуть фибулу его плаща, но он оттолкнул мои руки.
– Сам, – бросил.
Парой движений освободил плечи, а там и стянул обшитый толстыми кожаными пластинками и полосками нагрудник. Охотник некоторое время понаблюдал за нами с любопытством, а затем махнул рукой.
– Ну, думаю, вы тут и сами справитесь. А я пойду шкуры сниму со слангеров, пока никто не упёр.
Можно подумать, тут оживлённый город, где то и дело можно кого-то повстречать из людей. Но, наверное, Пустошь всё же была не столь безжизненной, как казалось. Да и вообще хранила много сюрпризов. Даже – странно – порой приятных. Или хотя бы обнадёживающих: как, например, встреча с Наудом.
Охотник ушёл. Пока я ковырялась в своей сумке, выуживая снадобье, что дал мне мениэр Видбри, Хилберт снял и рубашку. Озадаченно осмотрел прореху на ней и вздохнул, как будто ему вдруг стало жаль испорченной вещи. Свою бы шкуру так жалел. Мысленно ворча, я повернула его к себе удобнее, стараясь не разглядывать, хоть взгляд то и дело цеплялся за руки, плечи, за широкие выпуклые пластины груди. И за что мне такое наказание?
Я перестала отвлекаться и промыла рану – она и правда оказалась не слишком глубокой, но неприятной. А потом осторожно намазала вязкой кашицей весьма скверного вида и запаха.
– Да я от этой вони подохну раньше, – буркнул Хилберт, пытаясь вывернуть голову так, чтобы видеть, что я там делаю.
– Потерпите. Если хотите идти дальше. А я без вас так и вовсе никуда больше не дойду.
Закончив, собрала оставшиеся после перевязки мотки ткани, закрыла баночку с лекарством. Хилберт, озадаченно ощупывая бок, непрерывно смотрел на меня сверху вниз.
– Никогда бы не подумал, что вы возьмётесь обрабатывать рану так спокойно, – проговорил наконец.
Я подняла к нему лицо – и тут же оно оказалось зажато в его ладонях, слегка горячих.
– Откуда вам было знать, как я перевязываю раны?