Жена врага. Я тебя присвою

Если заполучить тот чемоданчик, то компромата, хранящегося в нём, хватит для того, чтобы уничтожить Давида Чопурию и до конца дней отправить гнить за решётку.

— Анжелика, послушай, случившееся там… — начинает Сергей, присаживаясь на кухне, а я беру в руки аптечку, достаю из неё вату, бинты, перекись и зелёнку. Рана неглубокая, поэтому затянется самостоятельно.

— Это всё моя вина… Я оказалась слишком проблемной пленницей! — говорю я и нелепо улыбаюсь, пытаясь скрыть боль.

— Ты оказалась лучшим, что произошло в моей жизни в последнее время! Не говори больше о проблемах! Я горжусь тобой и твоим поступком! Ты сделала в тот момент единственное, что могло спасти нам обоим жизнь! — с низкой хрипотцой в голосе произносит Хищник, и на глаза тут же наворачиваются слёзы.

«Я горжусь тобой!»…

Никто и никогда не говорил мне таких слов раньше. За этим мужчиной я готова пойти куда угодно…

— Сейчас будет немного больно! — говорю я и принимаюсь обрабатывать главную рану, решив, что к ссадинам на лице перейду чуточку позже.

Глава 37.

Сергей

— Не таким ожидал знакомство с родителями, — неловко шучу, когда ловлю ее взгляд. Она тут же сжимается и будто выпускает наружу свои иголочки. Я провожу по ее плечу рукой, успокаивая ладонью.

Анжелика бросает взгляд на фотографию в рамке, с которой на нас смотрят мои родители и выдыхает.

Знаю, о чем она думает, и мне самому не нравятся эти мысли. У нас не та история любви, когда знакомят со своими родителями, переживая – примут или нет. Не такое развитие событий, когда планирую первое свидание.

Но мне нравится в ней все.

Особенно сейчас, после того, как она сделала свой выбор – ушла из прошлой жизни в никуда, ко мне.

Мне нравится, как она суетится.

Как волнуется.

Как заливается румянцем рядом.

Балдею от ее аромата.

От красок, которыми она окутана.

И это немного смешно – чувствую себя как подросток.

Мы уже перешагнули ту грань, когда нужно стесняться друг друга, но она сейчас волнуется, что я неправильно могу ее понять, принять.

После того, как она выстрелила в собственного отца.

Морщусь, когда она упрашивает меня отправиться в больницу.

Еще чего не хватало!

И дело даже не в том, что для меня эти раны – пустяковые. А в том, что не могу ее оставить одну.

Не теперь.

Не тогда, когда обрел ее.

От мысли о том, что кто-то может просто посмотреть в ее сторону, сжимаются кулаки. Пусть только у кого-то заинтересованно дернется член в ее сторону – сразу вырву яйца из глотки!

— Как…

Не даю ей открыть рта.

Не хочу, чтобы она думала, сокрушалась и волновалась зря.

И я знаю, как вытрясти из ее хорошенькой, смелой головки все эти жуткие мысли.

Все сейчас подчинено только ей.

Моей.

Моей собственной девочке.

Белоснежка протестующе мычит, когда я подхватываю ее под задницу и опускаю на стол в столовой. Когда стягиваю трусики, когда облизываю два пальца и сразу провожу ими по влажной глубине.

Но как только ловлю губами ее выдох, как она сразу же капитулирует.

И эта ее податливость даже в такую минуту, когда она вся окутана своими страшными мыслями, мне безумно нравится, заводит донельзя.

Укладываю ее спиной на стол, приспускаю брюки и тут же вхожу на всю длину.

Она охает, но глаза заполняются пеленой.

Ей не то, чтоб нравится – она кайфует. Едва ли не больше, чем я.

Поднимаю ее ногу выше, и думаю о том, что хочу поцеловать каждую ее косточку, каждый пальчик, украшенный легким лаком, поставить на ней свое клеймо, чтобы ни у кого даже не возникло мысли причинить ей вред.

Ее пальчики поджимаются, и чувствую, как внутри она вся сжимается.

Дыхание дрожит – она на грани, и я тут же догоняю ее быстрыми фрикциями.

У нас еще будет время на долгую, размеренную любовь.

Будет время на то, чтобы насладиться ее нежной, похожей на лепестки орхидеи, кожей, сладким, медовым вкусом, шелковистыми прикосновениями. Но сейчас ей нужно быстро, ярко, пестро, до фейерверка из глаз. И я могу ей это дать. Наши тела уже так настроены друг на друга, что я могу в любую минуту довести ее до оргазма одними пальцами в мгновение ока. Как и она – завести меня с полоборота.

— Сереж… — выдыхает расслабленно, когда я поднимаю ее со столешницы.

— Тшшш…Тебе нужно отдыхать, — подхватываю ее на руки, закинув хрупкую кисть себе на плечо.

Моя хрупкая, спокойная, нежная ноша напрягается:

— Ты же ранен, отпусти, я сама…

— Ну нет, я все буду делать сам.

Она прижимает свою головку к моей груди, слушает сердце и застенчиво, легко улыбается.

Мое же сердце начинает биться от этого еще сильнее – я хочу видеть свою девочку, свою Белоснежку счастливой и уверенной, не сломленной чужими руками.

Едва поднимаемся на второй этаж, укладываю ее на кровать.

Утомленная всеми переживаниями, всеми происшествиями дня, она сразу засыпает.

Укрываю ее одеялом и выхожу во двор.

Прикуриваю сигарету.

Ну что ж, пришло время для одного разговора…

* * *

—Мне нужно убрать одного человека, — без предисловий встаю перед Евреем.

— Всем кого-то нужно убгать, — флегматично замечает он.

Я оглядываюсь. Замечаю, что за мной следят – продавец оружия взял парней постоять на стреме. Похоже, уже не доверяет мне…