Жена завоевателя

По небу скользили темные тучи. Буря неумолимо надвигалась. В западной части неба сверкнула молния. Гвин бросила взгляд через плечо Эдмунда.

Поспеют ли они вовремя? И насколько скверно обстоит дело? Каким временем они располагают? Будет ли ее любимый еще жив?..

Она увидела его на коне напротив Марка.

Она крикнула в ухо Эдмунду, стараясь перекричать ветер:

— Я думала, он при смерти!

— Нет, миледи, — откликнулся Эдмунд, тоже стараясь быть услышанным. — Но он готов сразиться с Марком и убить его.

Она снова прижалась головой к его спине, радость переполняла ее. Он был жив. Он не погиб и не был при смерти. Остальное она могла перенести с легкостью. Все, что угодно, только не его смерть.

Глава 27

Гвин стояла рядом с ними. Грудь ее все еще вздымалась от волнения и бешеной скачки. Марк смотрел на нее. Гриффин не смотрел. Он стоял неподвижно, неотрывно глядя на небо. И казался погруженным в думы, как если бы больше ничто не имело для него значения.

Ее верхнюю красную тунику развевал ветер, так что была видна ярко-желтая подкладка. Ветер трепал ее волосы. Сегодня запах моря был сильнее, чем обычно, и заглушал запах крови. Пора было покончить с этим.

Она прижала кончики пальцев к вискам, стараясь удержать развеваемые ветром волосы, и повернулась к Марку. Его глаза казались спокойными, но в их глубине она различила лихорадочное возбуждение. У него пробивалась борода, казавшаяся неухоженной и неопрятной.

— Что вы задумали, Марк? — спросила она. — Что все это значит?

Она махнула рукой, указывая на ряды солдат.

— Вы в своем уме?

— Да.

Он наступил на свой шлем, который положил на землю возле ног, и улыбнулся ей безумной улыбкой.

— Как Эсташ?

Она покачала головой:

— Вы опоздали погубить меня, Марк. Я сама это сделала. Гриффин знает. Я ему рассказала.

— О, отлично.

Он посмотрел на Гриффина, все еще вглядывавшегося в какую-то точку на горизонте.

— В таком случае мы можем перейти к делу. У каждого из нас есть что-то, чего хочет другой.

— У вас нет ничего, чего хотела бы я, — огрызнулась Гвин.

— О, так-таки нет? А ведь всего две недели назад я был вашей последней надеждой. Тсс! Во всяком случае, у меня есть нечто, чего хочет Язычник.

— О чем вы толкуете? — спросила она, когда ей стало ясно, что Гриффин не собирается вступать в разговор. — Пожалуйста, прекратите это, Марк. Слава Богу, все кончено. Я была не права.

— Вы были не правы, Гвин, но дело не кончено. Пока еще не кончено. Рискуя повториться, я снова скажу: у меня есть нечто, чего хочет Гриффин.

— У тебя нет ничего, Марк, чего бы я хотел, — сказал наконец Гриффин, не отрывая взгляда от горизонта. — Я вижу, тебе хочется меня убить. Я готов сразиться с тобой.

Гвиневре стало страшно.

— Вам, Гвин, вовсе не безразлична судьба Гриффина? Не так ли? Я вижу по глазам. Ради него вы готовы на все. Почти на все.

Он ухмыльнулся.

— Маленькое предательство там, в подземелье, — пустяк. Это не в счет. Но что касается всего остального, то вы готовы. Вы ведь не хотите, чтобы с ним что-нибудь случилось?

— Что вы хотите сказать? — спросила она шепотом. Он устремил свой хитрый взгляд на профиль Гриффина:

— Сюда направляется Генрих фиц Эмпресс.

Гвин махнула рукой:

— Мы это знаем.

— Он мчится на север с такой скоростью, будто за ним гонится дьявол. Готов поспорить, что этого вы не знаете. Он будет здесь к концу дня. Возможно, даже раньше. Он едет в Эверут.

— Зачем?

Она не смела посмотреть на Гриффина даже краем глаза — столь глубокое отвращение питала сейчас к себе. Марк сделал вид, что и сам удивлен:

— Кто знает? Возможно, до него дошли слухи, что здесь, на севере, гнездо предательства.

Она смотрела на него с возрастающим ужасом:

— О, Марк, нет! Нет!

— Он знал о вашем плане? — спросил Марк, поворачиваясь к Гриффину и глядя на него с насмешкой. — Она не рассказывала тебе, что я должен был поспешить вывезти Эсташа у вас из-под носа?

— Перестаньте!

— Но я избрал другой путь, Гвиневра. Мне показалось более мудрым совершить кое-какие маневры, неизвестные даже вам. А теперь, — он указал жестом на поле боя, — мне кажется, что это было очень умно.

Она схватилась за рукав его тяжелой кольчуги:

— Что вы сделали?

— Генрих узнает о предательстве вашего возлюбленного, Гвинни. Скрывать принца в своем подземелье? — Марк щелкнул языком, изображая насмешку и презрение. — Генрих готов прощать тех, кто никогда не сражался с ним плечом к плечу. Но вашего жениха? Свою правую руку на поле боя, доверенного советника, почитаемого дипломата? Первого шпиона? Друга? — Марк покачал головой. — Всего больнее ранит предательство близких людей. Предательство — ужасная вещь.

Она качала головой, и ее волосы выбивались из чехла:

— Нет, Марк, нет!

— Особенно больно смотреть, как у еще живого человека выпускают кишки, когда его четвертуют, разрубают на части и эти части бросают в четыре стороны света. Это ранит особенно болезненно.

Единственной причиной, почему Гвин не заплакала, было то, что она была готова закричать. Голова ее была способна взорваться от ярости, ненависти к себе и отчаянного страха.