Жена завоевателя

Она подняла на него глаза.

— Я знал, что сокровища здесь, — продолжал он, будто не слышал ее покаянных слов. — Я знал легенды о них. Знал, что за ними охотятся. Я ездил в Ипсайл-на-Тайне ради того, чтобы найти сокровища, но не сказал тебе об этом. Я все это знал, но не сказал тебе, и это поставило нас под удар.

— Нет! Меня ты не подставлял под удар…

— Я сказал «нас». Нас вместе и тебя в отдельности. Я это сделал, когда оставил тебя одну в саксонской деревне и когда отпустил одну в аббатство Святого Альбана. Я снова и снова подвергал тебя опасности ради достижения своих целей. Я бросал тебя и лгал тебе. И прошу у тебя прощения.

Она так энергично покачала головой, что волосы упали ей на плечи.

— Нет, Гриффин. Ты не должен просить прощения. Ты не виноват передо мной.

— Но я делаю это. И более того.

Он привстал, потянулся через стол, обхватил ее лицо ладонями и прошептал:

— Я прощаю тебя. Я прощаю тебя. Я прощаю тебя.

Ее дыхание вырвалось из груди вместе с сокрушительным рыданием. Она соскользнула со скамьи, опустилась на пол и положила голову ему на колени, плача и пытаясь найти простые слова, которые сама мечтала услышать всю свою жизнь — а теперь особенно — от этого доброго и прекрасного человека.

Прошли какие-то мгновения, и она вновь ощутила прикосновение его руки, нежно поглаживающей ее голову. Не видя его, она дотронулась до его лица. Он обнял ее и притянул к себе на колени. Лицо ее оказалось в нескольких дюймах от его лица, а руки Гриффина лежали на ее бедрах.

— А теперь скажи, что и ты меня прощаешь, — попросил он хрипло, будто волновался и ему необходимо было услышать от нее слова прощения. Она покачала головой.

— Что бы ты ни говорил, ты не сделал ничего, за что надо просить прощения. Но я скажу тебе другое, что давно хочу сказать.

Она подалась к нему и зашептала у самых его губ:

— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Уголок его рта приподнялся, и он прижался лбом к ее щеке. Так они сидели некоторое время. Его руки были на ее бедрах, а она опиралась локтями о его плечи, и волосы Гвин окутывали их обоих темным покрывалом. Время от времени из его уст вырывалось неровное дыхание, но постепенно оно становилось спокойнее.

— Есть ли в наших душах места, требующие защиты? — спросила она тихо.

Его руки сжали ее бедра, потом скользнули вверх вдоль ребер.

— Умница, — пробормотал он. — Теперь мы знаем друг друга изнутри и снаружи.

— Давай будем нежными друг к другу.

— Будем.

К этому времени солнце уже начало всходить. Буря истощила себя и прошла. Яркий ясный желтый свет струился в восточное окно. Долго царила тишина. Они сидели молча, соприкасаясь лбами.

— Скоро прибудет Генрих, — пробормотала она. — Я должна принять меры к тому, чтобы…

Ее голос замер. Она не знала, как закончить фразу. Чтобы сделать что?

— Не волнуйся из-за Генриха.

— Я волнуюсь из-за тебя, — ответила она, и смех ее прозвучал отрывисто и неуверенно.

— У нас с Генрихом долгое знакомство, Гвин. Он меня знает, и я не беспокоюсь.

Она вздохнула с облегчением.

— Скажи мне снова, что любишь меня, — пробормотал он, зарываясь лицом в ее шею.

— Говорю снова, что люблю тебя. Кончики его пальцев прогулялись по ее спине.

— Через несколько часов мы станем мужем и женой, — заметила она тихо.

Он переплел свои пальцы с ее пальчиками и поцеловал их один за другим:

— Мы уже муж и жена.

Эпилог

Дождь омывал маленькую церквушку сверкающим водопадом в течение всей брачной церемонии. Прибыл Генрих фиц Эмпресс, прибыл и продемонстрировал в полной мере свой взрывчатый анжуйский темперамент, но, как было известно Гриффину, ум его был острее языка, и очень скоро он перестал извергать пламенные эскапады, после того как услышал подробные объяснения.

А потом они сидели в парадном зале, беседовали и пили вино, а вокруг них шумело празднество.

— Она умна, — заметил Генрих. — И полна живости. Мне нравятся как раз такие женщины. Но тебе следует держать ухо востро и следить за ней.

— Благодарю за совет, милорд.

Гриффин поднял чашу с вином, салютуя Генриху:

— А тебе советую следить за леди Алиенорой. Генрих разразился смехом, их оловянные чаши соприкоснулись и звякнули.

— И в самом деле следует. Мы оба выбрали женщин с сильным характером.

Гриффин ответил добродушной гримасой:

— Это только одна сторона их натуры.

Он поставил чашу и оглядел зал. Всюду были люди. Они стояли маленькими группками, разговаривали и смеялись. Возле помоста сидел менестрель, перебирал струны арфы и тихонько пел маленькой группе гостей, собравшихся вокруг него. Позже ему надлежало спеть для всех, и в его репертуаре были сказания о свирепых монстрах и отважных рыцарях, о молодоженах и воюющих домах, чье примирение и объединение должно было принести стране мир.

Гвиневра сидела на другом краю помоста, окруженная детьми. Похоже было, что она рассказывает им историю. Гриффин едва заметно улыбнулся. Дети сидели, приоткрыв розовые губки в предвкушении продолжения, с восторгом глядя в ее оживленное лицо и следя за жестами ее изящных рук, пока развертывался рассказ.

Голос Генриха прервал его размышления: