Женат на собственной смерти (сборник)

Кира с любопытством и некоторой настороженностью поглядывала на Ворохтина. Этого человека с короткой стрижкой и слегка деформированным носом, что делало его похожим на боксера, вряд ли можно было назвать красивым, и все же в его облике было что-то притягательное. С первого дня появления в лагере Кира обратила на него внимание, но долго не могла набраться смелости подойти к нему первой и заговорить. Она ни разу не видела, чтобы спасатель принимал участие в ежевечерних попойках, в которые с удовольствием погружался весь персонал телешоу, не знала, как он улыбается или смеется. Выбираясь в туманное и прохладное утро из своей палатки, Кира видела, как Ворохтин бегает по берегу, отжимается, приседает, а потом купается в озере. Она готовила кофе в термокружке на портативной газовой горелке и исподлобья смотрела, как он докрасна растирает полотенцем крепкий торс, долго и неторопливо расчесывается, глядя на встающее из тумана пурпурное солнце. Наконец она набралась смелости и решилась познакомиться с ним. Выбрала, как ей казалось, удачный момент, когда Лагутин не вышел на связь. Уговорила Саркисяна, чтобы он разрешил ей отправиться вместе со спасателем на Второй остров. Но реакция Ворохтина на ее появление в лодке спутала все ее планы.

Тем не менее его грубость лишь распалила ее любопытство. Что ж это за человек с душой темнее потемок?

— Наверное, десятки людей благодарны вам за свое спасение? — спросила Кира и включила диктофон. Ей хотелось, чтобы разговор с Ворохтиным меньше всего напоминал интервью. Но репортерского опыта было мало, она не могла расслабиться и навязчиво думала о следующем вопросе.

— Десятки? — удивился Ворохтин и пожал плечами. — Я не считал. Меня это совершенно не интересует.

— Разве вам не интересно, сколько людей вы спасли?

— Нисколько. Меня интересуют только деньги. Вы думаете, что я филантроп и лезу в огонь, воду или в снежные лавины ради морального удовлетворения? Как бы не так! Я сначала разговариваю с родственниками тех, кто попал в беду. Начинаю торговаться. С бедных беру поменьше, с богатых — побольше. Например, вытаскивание головы человека из отечественного унитаза стоит двести пятьдесят баксов. А из немецкого — уже семьсот. Скупые, увы, получают только бездыханные тела.

Кажется, Кира уже не обдумывала следующий вопрос, а внимательно слушала Ворохтина, и все же до нее не совсем доходил смысл его слов.

— А если родственников поблизости нет, — продолжал Ворохтин, вскрывая упаковку фисташек, — то я ищу журналистов. Или договариваюсь с каким-нибудь телевизионщиком. «Хочешь, — говорю, — крутой репортаж? Триста баксов на лапу, и я сейчас, как Джеймс Бонд, в огонь прыгну!» Желающих, между прочим, хоть отбавляй.

Кира слушала его, раскрыв рот.

— Один раз на горной дороге под Сочи представители трех разных телеканалов из-за меня между собой подрались, — продолжал Ворохтин, кидая в рот орешек. — Вот хохма была! Я стою и жду, кто больше отстегнет, а они треногами друг друга мутузят! А автобус с пассажирами в это время висит над пропастью. Он за дерево зацепился, а дерево уже трещит, прогибается. Все решают секунды. Пассажиры визжат от страха, пытаются из окон выпрыгивать, а я семечки лузгаю. Такие истории, конечно, случаются нечасто, но зато я снимаю крупный куш. Счет идет на десятки тысяч баксов. Я на веревке подползаю к автобусу и спрашиваю: «Кто жить хочет — деньги вперед!» Хочешь верь, хочешь нет, но из окон пухлые бумажники, как голуби из голубятни, вылетают.

Кира медленно изменилась в лице. Наверное, ей стало жарко, и она машинально развязала свой монашеский платок и стянула его с головы. Оказывается, она не была лысой, но прическа у нее была нелепой. Постриженные неровными прядями, волосы торчали во все стороны, причем в некоторых местах они были выкрашены светло-коричневой, почти красной краской.

— Как же так? — произнесла она, внимательно рассматривая лицо и глаза Ворохтина. — Неужели вы можете вот так спокойно…

— А как же, голубушка! Се ля ви! Дураков нет рисковать собой ради зарплаты. Но ты не волнуйся, я с тебя деньги брать не буду. Я их из Саркисяна вытряхну. Ему нужны душераздирающие эпизоды, и он их получит. Знаешь, что мы придумали? Если кому-нибудь из участников станет хреново, мы не будем торопиться. Подождем, пока не начнется агония. Отснимем человеческие муки по полной программе, а уж потом, если, конечно, не будет поздно, я окажу медицинскую помощь.

Кира выключила диктофон и опустила глаза. Она сидела неподвижно, не зная, спрашивать ли Ворохтина о чем-нибудь еще.

— Ты, кстати, не упусти свой шанс! — после недолгой паузы добавил Ворохтин, снова кидая в рот орешек. — Там, в моторке, я еще не знал, кто ты. Теперь ясно, что не конкурент. Так что снимай на фото все подряд. Причем крупным планом. Кровоточащие от укусов комаров лица. Выдранные с мясом ногти. Или, скажем, портрет робинзона, поедающего на завтрак крысу… Поверь, эти снимки у тебя с руками оторвут. Сделаешь себе имя и деньги заработаешь.

Ворохтин надкусил скорлупу фисташки, сплюнул ее на ладонь и выкинул в открытое окно.