Он шел, давясь обидой и стылыми слезами. Он шел в никуда, под бок к собственной одинокой старости, к своему финишу, где его никто не ждет и не скажет на прощанье доброго слова. А ведь была семья и все в ней не хуже чем у других ладилось. Были дети и внуки. Но пришла неумолимая старость. Отправили человека на пенсию. А дома с грошовой пенсией вычеркнули из хозяев, указали на двери. В этом, последнем, никак не хотелось признаваться. Вот и уходил, волоча в чемодане старую одежку, газеты, где хвалили за работу и былую память о прошлом, оставшемся за спиной.
Лешка в тот день вернулся домой засветло. Так случалось нечасто. Подсел к мужикам во дворе, послушал новости:
— Маринкиных насильников осудили недавно. Главному зачинщику аж пятнадцать лет влепили. Остальным по десять и восемь. Ох, и выдала им Наталья за свою дочь. Та ей все доподлинно рассказала. Не смолчала баба, что следователь ее из кабинета прогонял во время очных ставок и допросов. Велел в коридоре подождать, чтобы не мешала своими выкриками и репликами в адрес насильников. А один из них даже замуж Маринку звал. Наталья возмутилась, а следователь ей ответил:
— Чего кричите! Не вам предложение сделано и молчите. Дочь сама пусть решает. Не маленькая девка, свою голову на плечах имеет, — снова выгнал ее в коридор.
— Ну как бы там ни было, дело он закончил и передал в суд. По времени затянул, но на это, видимо, были свои обстоятельства, — вмешался Свиридов и спросил:
— Как хоть теперь Смирновы?
— Это горе не забудется. Наташа черный платок с головы не снимает, Степан, что грозовая туча почернел. Им врачи советуют ребенка родить, пока не поздно. Говорят, что он их заставит жить. Да Степа не хочет. Жена все время за дочь пилит, упрекает, мол, если б не ты, жила бы Маринка. Жалуется мужик, что дома вовсе невмоготу стало, хоть в бомжи сваливай от Наташки, вконец достала человека.
— А не суй ты свой нос, Борька, в чужую семью. Они брешутся и мирятся, как все мы со своими бабами. Уже до старости доживаем, а не знаем и не верим им. Но другие не лучше, хоть сколько смени, на такую же холеру нарвешься, — говорил Женька и словно вспомнил неожиданно:
— Мужики, а наш Толян, ну, что подо мной живет, зять Дрезины, на курорте побывал. Целый месяц отдыхал на море!
— Ну и что с того?
— Эка невидаль! Я прошлым летом в Египте побывал.
— Так ты с семьей ездил?
— Конечно! Как иначе?
— А Толян себе любовницу завел! И не скрывает.
— Это он на Светке за Дрезину отрывается. Простить не может бескрылый полет. Хотя оно и понятно.
— Мужики! А у меня внук родился! Слышите, иль нет? Сейчас обмоем первенца сына! — показал бутылки, сумку с закусками и заспешил человек вниз на лифте. Конечно, можно дома отметить, в семье, со своей родней, но ребенку жить не только в квартире, а и во дворе, где все должны знать и любить его,— спешит к столу известный городу парикмахер. Его во дворе все знают, никто его рук не минул, ни мужики, ни женщины, ни дети. Частенько в свои редкие выходные обслуживает соседей прямо во дворе. Стрижет и бреет, делает укладки и свадебные прически всем подряд и каждого бесплатно. До самого темна, до изнеможения старается человек. Потому и его радость общей стала.
— Иваныч! С меня коляска внуку твоему! — улыбается старый сапожник, добавив:
— Завтра доставлю!
— А я кроватку! — подхватил плотник.
— С меня одеяло пуховое! Пусть ему хорошо спится.
— Иваныч! С меня игрушки! — говорит Лешка.
— Свисток и наган подаришь? Лучше не надо. Тебя одного на весь район хватает! Второй понадобится не скоро! — шутит дворник дед.
И вдруг из окна второго этажа послышалось отчаянное:
— Люди! Мужики! Антоновна померла!
И сразу стих смех. Стало тихо. Соседи переглядывались, будто не верили в сказанное. Быстрее всех опомнились от шока Александр Петрович Порва и Лешка Свиридов. Извинившись перед мужиками, пошли туда, где случилась беда.
Антоновна жила на первом этаже дома в однокомнатной квартире и, казалось, ничем не отличалась от других старух. У нее был единственный сын, какой вместе с женой и двумя детьми жил в центре города и у матери гостил крайне редко, лишь по большим праздникам; и то не всегда.
С самого начала не заладилось у Антоновны с высокомерной, вредной невесткой. Та ни одного дня не жила со свекровью, пренебрегала простою женщиной и к себе никогда не приглашала, стыдилась знакомить со своей родней и внуков к Антоновне не привозила. Иногда она дарила ей свои обноски. Антоновна удивленно разглядывала кофты с глубоким декольте, платья с открытой спиной, короткие юбки с разрезами до пупка. Все удивлялась, как можно носить такую одежку, ведь в ней милиция прямо в подворотне прихватит и не выпустит, чтоб баб не порочила. В таком даже дома ходить совестно, не приведись, кто со двора увидит, подумает, что поехала бабка по фазе, короткое замыкание в мозгу приключилось.