Женя и Валентина

Сообщила уличные новости. Воюет с соседом Иваном рябым. Надумал мужик летом чистить уборную. Вонь.

— Я ему говорю, — сказала Надежда Пахомовна, — рябой ты черт, такую работу осенью делают! — И без перехода рассказала, как Иван воспитывает внука: — Иванов внук ударил палкой маленького товарища — и бежать домой. А Иван стоит и молча смотрит. «Что ж ты, Иван, не видишь, что ли?» — «А он ему палку сломал, значит, он должен был его ударить». Вот такой человек!

И опять без перехода сказала, что Иван рябой ухаживает за ней. Как напьется, переходит через улицу и начинает заговаривать, а сам как будто в разговоре толкает ее и все норовит по груди. «Ты свою Таню лучше корми, ее и толкай, а то у нее только кожа да кости».

Все сильнее пахло солнцем, жарой, тень под жерделой становилась все прозрачнее, поверхность стола накалилась. И куда ни посмотришь — всюду солнце и жара: и над белой от пыли дорогой, и над печкой, и над черной крышей невысокого сарая, и под редкой тенью деревьев в саду. Но жара не была тяжела Валентине, ее босым ногам, ее обожженному носу и голым рукам. К столу постепенно собралась почти вся семья. Пришел отец, только что вымывший руки, переодевший рубаху и брюки, пришла Юлька, усадила за стол мать Надежды Пахомовны. Не было только бабы Вассы и деда Василия, которые, поругавшись с Юлькой, с утра ушли из дому и отсиживались у соседей. Звать их по очереди ходили Гришка, Ольга и Юлька, но старики уперлись.

— Мама, — сказала Ольга, — тебе надо сходить.

— Ты не смотри на меня строго, — раздраженно ответила Надежда Пахомовна, — на меня еще строже смотрят, да я не боюсь.

Отец кашлянул:

— Сходи.

И Надежда Пахомовна, лишь самую малость помедлив, направилась к соседям звать родителей мужа. Все понимали, что, хотя дед и бабка разобижены Юлькой, позвать их к столу может только Надежда Пахомовна — старшая невестка и главная хозяйка за этим столом. И что именно ее приглашения ждут старики. Валентина давно знала, что за таким вот накрытым, с вином и водкой столом в семье каждый день и совершается праздник примирения всех со всеми. В будни Надежда Пахомовна часто враждует со свекром и свекровью, ругается с Юлькой, но когда приходят гости и стол накрывается с вином — главное, с вином! — Надежда Пахомовна идет на поклон к старикам. Не может не пойти.

Она и вернулась скоро с бабкой Вассой, которая говорила:

— Да ты ж знаешь, что я ее не пью.

— Ну, хоть посидите с нами, мама.

Пришел дед Василий, отец встал и предложил ему свое место. И Гришка тоже встал. Дед сел. Минута ожидания прошла, и все заговорили посвободнее. Надежда Пахомовна пожаловалась на свою глухую мать:

— Как вечер, идет по всей улице ставни закрывает. Или тащит из дому простыни, наволочки, платья — дарит. Грехи она, что ли, замаливает? Каждый день меня зовут: «Надя, иди забери бабку». Мне уж в глаза говорят: «Плохо к матери относитесь, она и ходит к людям». А как я к ней отношусь? Целый день на кровати лежит. Руки положит под голову, ногу на ногу закинет и лежит.

Разговор за столом всегда начинался с осуждения глухой бабки. И бабка забеспокоилась, оглядела смеющиеся лица и спросила у Валентины:

— Обо мне говорят?

Надежда Пахомовна сказала:

— Не про тебя, не про тебя!

Юлька крикнула:

— Прикидываем, как тебя отправить в богадельню.

Оглядев всех, бабка сказала Валентине:

— У меня такая примета: когда плохое про меня говорят, у меня левая щека чешется. А кто про меня плохо говорит, тому счастья не будет.

Ольга, уже выпившая рюмку, сказала Валентине:

— Знаешь, как бабка мешает молоко? Помешает и ложку оближет, помешает и ложку в рот. Я потом это молоко пить не могу.

Все засмеялись, и баба Васса тоже сдержанно заулыбалась. Она была ровесницей глухой бабке, но сохранила слух и разум и сейчас гордилась этим. А охмелевшая Юлька совсем разошлась, сказала, что Гришке и Ольге негде уединиться: и ночью бессонная бабка заходит к ним в комнату, зажигает над их кроватью спички, проверяет, все ли дома.

— Не про тебя, не про тебя, — замахала она на бабку. И тут же рассказала, как Надежда Пахомовна получила письмо от однорукого брата Алексея, а бабка решила, что письмо ей. Спрашивает: «От кого письмо?» «От Алексея». — Не слышит. Надежда Пахомовна и показала рукой от локтя — от безрукого, мол, от Алексея.

— А бабка обиделась, — захохотала Юлька. — Говорит: «Мне этого уже не надо. Себе возьми!»

Женщины зашлись хохотом. И Ольге и Надежде Пахомовне нравилось, как смело и со вкусом произносит Юлька бранные слова, как она повторяет свою собственную остроту, — вчера Ольга и Надежда Пахомовна припозднились в городе, бабка стала волноваться, не под трамвай ли попали, а Юлька сказала ей: «Две таких ж… никакой трамвай не переедет».

Надежда Пахомовна смеялась со взвизгиваниями, а отец покачивал головой.