Жених и невеста

– Три года я его на своём горбу протащила. Утром в магазине, вечером вяжу на заказ, хорошо хоть, детей не было. А он целыми днями в халяльном кафе хадисы[13] обсуждает. Тормошу его, чтобы работу искал, а он ещё огрызается, типа, мне на харамной[14] работе нельзя работать, я, мол, учусь. А что это за учёба такая – религиозные брошюрки с утра до ночи штудировать, а? Что за работа – о сунне Пророка спорить? И все, кто с ним в этом кафе сидел и спорил, все – здоровые лбы. Я ему и говорю один день: ле, Юсуп, а то, что мужчина обязан жену обеспечивать, иначе она имеет право сама объявить развод, это в твоих книжках не написано? Он как начал кричать. Жирной меня обозвал, представляешь? Сказал, что десятки красавиц о нём мечтают, а он им отказывает, только бы не сойти с пути. А я его, типа, не ценю.

– Как он мог? В каком месте ты жирная? – вырвался у меня слегка лицемерный протест.

Даже если лежебока-муж и вправду был красавчиком, такое хамство сложно было простить. Да, ручки у дочери Магомедова были пухлые, а лицо – круглое, мягкое и сальное, как блин. И всё же она источала густое и уютно сдобное тепло.

– Вот сейчас пусть живёт с худышками, никто ему не мешает. Пусть висит на их куриных шейках, а не на моей, красивой и здоровой. Хватит с меня, напахалась за двоих…

Она бы возмущалась и дальше, но длинноносый ветеринар, немой и потёкший всем туловищем куда-то вниз, уже покурил, вернулся к нашему столику и снова взялся красными руками за салфетку. Его хотелось сдвинуть рукой, как убитую игральную шашку.

Я решила не медля идти. Объяснила, что должна успеть навестить родню. Ветеринар позвал официанта и попросил счёт. Голос у него был тусклый, будто он залез в засмоленную бочку и вещал оттуда. Дочь Магомедова предложила перед прощанием сходить в дамскую комнату.

Там, смешно зажав рот ладошками, зашептала мне на ухо:

– Ты не думай, что раз мой брат – молчун, он за тебя и себя постоять не сможет. Он не то что эти смазливые прохвосты. Зачем тебе в Москве по судам за копейки таскаться? Возвращайся сюда, брат тебя при своей ветклинике пристроит, им там делопроизводитель как раз нужен. Вместе будете на работу ходить, он – всегда у тебя на виду. Ты не зацикливайся на внешность, ладно?

– Посмотрим, – мямлила я, – с первого раза ничего не понятно.

– Но вы же ещё встретитесь, пообщаетесь, – наседала дочь Магомедова, махая пухлыми ручками.

Я не сдержалась и фыркнула:

– Пообщаемся?

– Как знаешь, – обиженно пожала она плечами и скрылась в туалетной кабинке.

Встреча прошла неудачно, как я и предполагала.

А когда я добралась до стоянки маршруток, а оттуда – назад в посёлок и постучалась к Аиде, уже начинало темнеть.

– Сейчас, только ребёнка укачаю, – засуетилась одноклассница, заставив меня сесть за тарелку с пловом.

Я ела плов и ждала, пока она привяжет своего третьего мальчика ремнями к деревянной люльке-качалке, ловко и плотно закрепит их на гладкой ручке-перекладине, воткнёт деревянную трубку в специальную дырочку между связанными вместе детскими ножками, вставит в эту трубку сынишкин маленький хоботок, чтобы моча стекала прямиком в горшок, подставленный под днище люльки.

Младенец морщился, шлёпал беззубым ртом и сдавленно агукал. Аида раскачивала люльку ногой и, делая мне знаки потерпеть ещё немного, тянула всегдашний колыбельный мотив «Ла-илля’а-иллала-а-а Мухаммад-расулула-а-а-а». После пяти или шести повторений этой нехитрой песенки ребёнок заснул, я сполоснула свою тарелку, и мы заспешили к Амишке.

На той и вправду не было лица. Она встретила нас исхудавшая, растрёпанная, ненакрашенная, с набухшими синими веками.

– Ами-и-ишка, – обняла её Аида, – что ты до сих пор убиваешься! Тебе же только восемнадцать. Вот, смотри на Патю. Ей скоро двадцать шесть, и даже не засватана.

Я кивала. И вправду, почему бы Амишке не утешиться, глядя на старую деву? Но та зарыдала ещё горше, согнулась в три погибели и осела так на пол.

– Ама-а-ан, – заныла Аида.

– Как это случилось? – перешла я к сути.

Амишкин жених учился с ней в городе, в университете. Они встречались по-современному, ходили в кино, писали друг другу сопливые признания. Он успел перезнакомить её со своими родственниками и родителями, да и сам свободно показывался в нашем глухом посёлке. Меня всегда поражало, что Амишкины родители это позволяют.

– Как случилось? – заикаясь, отозвалась Амишка, поднимая заплаканное лицо и дрожа подбородком. – Просто сказка закончилась. Целый год встречались, а теперь он получил диплом и решил засватать свою троюродную сестру.

– А ваше сватовство?

– А у нас сватовства так и не было.

– Как – не было? Ведь он бывал у вас дома! И его родители про тебя знали.

– Ну и что, что знали. Ведь слова не давали, кольца не надевали, чемодан не приносили! – взвыла Амишка.

Тогда дело было совсем плохо. Я не находила подходящих к случаю слов и молча смотрела на горестный Амишкин затылок.

Аида меж тем поднесла страдалице стакан воды.

– Всё, хватит убиваться. Плюнь на него. А то ещё мама заметит. Она сейчас где? У тёти Заремы?