Жених и невеста

Подошёл, таращится на меня. Я ответно смотрю на него, дивуюсь. До чего ж ванька-в-стельку — хоть дёгтем соборуй. Бормотухой так и бьёт, так и шибает от него в нос. Пустые соловые глазенята, чисто тебе из стекла камушки, не мигают.

Уставился на меня коржик и копец. Одно слово, шабаш, миряне, обедня вся.

Не знаю, что ему там такое на подогреве мерещится, только он блудливо лыбится и вовсе не подумывает убирать с меня бесстыдские лампочки свои.

«Ну ты так? Мне не убыточно подковать безногого щенка!»

Без спеха поправила я платочек на голове, на брови так на самые марьяжно надвинула да и — мысленное ль дело, какой вот грех навернулся на старючую дурку штопаную! — в лёгкости в самой малой возьми шалопутно и подморгни мальцу, как в обычности подмаргивают занятным ребятишечкам слабые на пустое слово взрослые, когда подмасливаются со сладостью в душе поточить с детишками трепливый язычок свой.

А он, мокрогубик шкет, икнул и ломит на то мне:

— Ты что, старая клюшка, хипуешь?

Я змеёй так и взвейся:

— Ты, ш-ш-шалкопёр! — кладу ему с порога для разгона. — Ты мне из всех рамок не выступай да с хулиганствиями не липни. А то я скоро дородно нос начищу! Видали таковского… С грехом пополам уговорил с наперсточек бормотухи и уже на подвиги его повело. Пил бы лучше кефир!

— А в кефире, мать, тоже бегают градусы!

Да его нипочём не проймёшь! Ну разве что этим…

Он, соловей соловый, стоит ко мне опьянелой личностью. А у него за спиной, в отдальке так, не у гардероба ли, дружок сгрёб его невесту в охапку да ух и жмёт, ух и мнёт, ух и поцелуями жгёт.

— Ты б лучше, — в лёгком изумлении показываю ему на то, — глянул, какой компот из твоей любуни творят.

— А, чепухель… Думаешь, я дурнее паровоза? Дурнее пьяного ёжика? Не знаю?

Проговорил он это спокойно. Даже равнодушно. Похлопывает знай себе мохнатыми ресничками, знай лыбится…

— И душа, — дивлюсь, — лежит?

— А что ей, душе-то, остаётся?.. Дело плохяк… Втроём мы учились в одном классе… Она, глупка, никак не выберет кого из нас… Так острым треугольником и ходим… С её согласия я и предложи — я соединяю идеи с претворениями! — я и предложи тянуть на спичках. Мне выпало идти под расписку.

— А что ж она тогда с тем аршином в кепке долбится в дёсны?[17]

— С Серёней?.. По старой памяти, наверно…

— Юр! — зовёт Сергуха моего разговорщика. — Хиляй к нам! Давай сыпь к нам… Можь, сюда в другой раз? А?

— Не-е, блатная ты сыроежка… Перестань компостировать мне мозги. Я своего не отпущу!

— Ну как знаешь, отец…

— Старичок, ты чего слова жуёшь? Ты давай руби конкретно, что там у тебя.

— А хотя бы то, что напрасно я вчера отстегнул от родительского бюджета на билеты целых полтора рэ… — Серёня смотрит на часы на стене. — Вообще-то, Юрец, сразу если сейчас сняться с якоря, мухой успеем в "Славу" на наш "Народный роман".

— Это-то и всё? Что твоё кино? Секи момент. Здесь начнётся кинуха почище! Зря ли мы градусы для духа принимали?

Тут выплыл розовенький усач со своей картинкой под руку; так и пляшет, ловкий гусь, перед ней, как бес перед заутреней.

— Ну, паря, — дергаю я Юрку за рукав, — чего стоишь врытым столбушком? Твой черёд. А посчастило б тебе, хлопче…

Юрка молча разнёс руки в стороны.

Только это Юрка за дверку, тут тебе девчушка, — она всё прятала глаза, — со всей моченьки в неожиданности ка-аак дёрнет ручонку из менышаковых ослабелых клещей да рысью на двор, меньшак — вследки.

Мда-a… Такой ералаш напрямик большая родня той моей каше, когда я сбежала от своего прасольщика из-под самого венца…

Что ни говори, а у любви свой устав…

Вот…

Проходят большие века, рушатся целые государства, в борьбе народы меняют власть, но ни на́ волос не меняет Любовь своего устава: нет и никогда не объявится такая сила, что могла бы взять верх над Любовью и положить ей свою волю.

Ничего нет первее Любви. Ничего нет праведней Любви. Ничего нет главнее Любви. Ничего нет сильнее Любви.

Человечий род — это всего лишь вечное дитя Любви, дитя умное, дитя красивое, дитя богатырское, но вместе с тем и дитя слабое, кому суждено жить, покуда живёт Любовь…

Жду я, пожду… Ан ни девчушки, ни меньшака…

Осталось мне одно: знай себе сиди да слушай.

А скрозь дверь помилуй как хорошо слыхать.

— Здрасьте, — говорит Юрка.

— Здравствуйте.

Голос у женщины со скрипом как вроде.

— Я вот пришёл… Понимаете?..

— Понимаю. Зачем вы пришли?

— А зачем все сюда приходят?.. Я ззамуж хочу!.. И мммоя девушка!..

— А где же ваша девушка?

— Как где?.. Здесь… Её кореш мой у гардероба караулит. Она, понимаете, стесняется. Понимаете?

— Отчего же не понять. Сколько, молодой человек, вам лет?

— Тёть! А вы в семнадцать жените?

— Надо специальное решение райисполкома.

— А ну без специального?

— Без специального нет.

— Из-за какой-то бумажки…

— А без бумажки не могу.

— Вы и не можете! Всё ж в ваших руках… Что вам сто́ит! Ну, тё-ё-оть…

— Как вы себя ведёте?

— Хорошо веду. Я зззамуж хочу! И мммоя девушка!

— Приходите через год. К той поре, надеюсь, вы протрезвеете.

— Да Тани уже не будет! Не будет! Как вы это не поймёте?! Какая ж вы неврубчивая!