Волны паводка у Плебанских мельниц тоже были холодные — Свислочь и Немига, разлившись, превращали центр городка в настоящую Венецию, и лодка минчанина, привычного к переменчивому настроению губернаторов и стихий, скользила рядом с крышей вагона конки, которая едва видна над грязными волнами... Вот и этот дом в очередной раз стал независимым островом — а те, что собрались здесь, умели ценить временную свободу... Они даже отпустили по студеной воде единственную старую лодку — чтобы не было соблазна.
— Наш ковчег еще не доплыл до Арарата! — с мансарды спускался чернявый парень, держа в руках стопку старых газет, онемевшее эхо старого мира, которое больше никто не хочет услышать. — Поэтому не забывайте, что мое имя — Ной, и вы должны признавать меня капитаном.
По лестнице стремительно спускалась тоненькая рыжая девушка в коричневом платье, перешитом из гимназического форменного, но совсем не похожая на миндальную гимназисточку — короткая стрижка, в прищуренных глазах — зеленый огонь, как у рыси, а руки, такие тонкие и деликатные — исцарапаны, словно от забав с капризными котятами. В руках девушка держала два бронзовых подсвечника.
— Вот! Хочу, чтобы этой ночью было светло, как на прежних балах!
Влад хотел было встать, чтобы перехватить тяжелую бронзу из девичьих рук, но сдержался и нарочито равнодушно уставился в темное стекло.
Как ни противилась темноглазая Дорота, но похоронные свечи, на этот раз из желтого, как мумия, воска были найдены, лишены черных лент и зажжены...
Обитатели дома посреди паводки уселись вокруг стола. Вересковый чай, сухари, свет погребальных свечей и ветер за окнами... Что еще нужно молодым, чтобы забыть о несправедливости сурового времени?
— Пан Белорецкий, расскажите какую-нибудь страшную историю! — попросила рыженькая Зося.
Фольклорист глянул светлыми глазами из-под треснувших очков.
— Чем страшнее время — тем приятнее слушать выдуманные ужасы... Словно тьма по сравнению с еще большей тьмой на миг кажется светом. Но условие: рассказываем все, по очереди.
Влад лениво возразил:
— А если я никакой мистики не знаю? И вообще материалист...
Белорецкий только усмехнулся.
— А фантазия зачем, молодой человек? Вы же — артист, в тени на стене должны увидеть и Отелло, и Сигизмунда Августа... Мифы, предания, легенды — это воздух, которым дышит каждый город. Это влажный мох на стенах домов, что всползает по ним, будто проказа. Паутина в углах замурованных три поколения назад комнатах, влага, которая по капле просачивается из черного свода подземелья, вымыв в каменном полу ямку, где может спрятаться огромная жаба... Это вездесуще и неистребимо... Я знаю случаи, когда кто-то придумывал легенду о своем городе, а она сбывалась, и в подвалах солидного купеческого дома находили замурованный скелет, а на башню каждый год, в одно и то же время, прилетал белый голубь...
— И неужели в этом забытом Богом городке, с маленькими грязными улочками и лужами, глубокими, как шляпа смотрителя за кладбищем, где фонарей меньше, чем домов, вы поселите романтические легенды? —недоверчиво спросил Ной. — Я вырос здесь, но руины, на которых мы играли малышами, напоминали только о мрачной и несчастной судьбе распятого на путях истории края...
Фольклорист задумчиво глянул за черное окно.
— Неведомое заглядывает даже в эти окна... Стоит только всмотреться, прислушаться... Неужели вы, пан Ной, никогда не сталкивались с чем-то необычным?
Ной взъерошил ладонью короткие черные кудри, словно торопил ход воспоминаний.
— Ну, разве что история со старой аптекой... — неопределенно протянул он. — Но я был так мал, что все, видимо, перепутал в памяти.
— Все равно, расскажи! — приказала рыжая Зося. — А то строишь из себя какого-то Базарова. А на твоих картинах краски сказками шепчутся.
Ной бросил быстрый взгляд на девушку и, насколько можно было рассмотреть в тусклом свете погребальных свечей, покраснел.
— Ну, хорошо. Только не смейтесь... В этой истории я совсем не романтический герой, а обычный малолетний озорник из местечка, в коротких штанишках и пиджаке старшего брата с заштопанными локтями, с сонмом фантазий в глупой голове...
— Рассказывай, рассказывай! — повторила Зося, и Ной, виновато улыбнувшись рыженькой шалунье, начал...