Жених века

— Послушай, есть возможность, что ты можешь ненадолго заболеть, но по всем причинам стоит предположить, что ты поправишься. Ты молода, и полна сил, и… — От его слов на лице девушки проступило еще больше беспокойства, так что Джон схватил ее в свои объятия, и она наконец-то дала волю слезам, медленно собиравшимся в ее стекленеющих глазах. Он мысленно помолился о том, чтобы последние произнесенные им слова оказались истинной правдой. И при этом он понадеялся, что его горло болит от напряжения, а не от яда.

Герцог наклонился и поцеловал ее висок, а потом мокрые щеки, а после ее… Господи, всеми фибрами души ему хотелось осушить эти слезы. Он сделал бы все, что угодно, чтобы прогнать ужас этого момента. Ему хотелось утешить Викторию, заверить, что хотя бы раз в жизни о ней заботятся.

— О, пожалуйста, Джон… — прошептала она, вздрагивая. — Ляг рядом со мной. Поцелуй меня. Обними меня.

Он точно знал, о чем она просила, и то, что он точно не мог этого сделать. Больше всего в своей жизни — организованной, упорядоченной, тщательно выстроенной для того, чтобы дистанцироваться от любой чертовски коварной, достигшей брачного возраста женщины в Англии, жизни — Джон хотел предложить ей быстрое физическое утешение. Однако Виктория ничего не знала о том, что просила.

Боже. А ведь она на самом деле может умереть. Или нет. В любом случае, эта крошечная хижина посреди леса была последним местом, где он лишил бы девственности женщину, которую хотел бы видеть в качестве будущей герцогини Бофор — если она сможет пережить еще один день и одну ночь.

Герцог покачал головой, чтобы прочистить ее. О чем он только думает? Иисусе, кого он пытается обмануть? Прямо здесь, прямо сейчас, не важно, умирает она или нет, но ему придется перестать уклоняться от одного важнейшего факта.

Он обожает Викторию. Не может держаться от нее подальше, не важно, с каким трудом он пытался этого добиться. Она может быть самой дерзкой особой женского пола во всем мироздании, но дьявол, в этом было определенное очарование, потому что до сих пор ни один живой мужчина или женщина не осмеливались даже думать, что могут управлять им.

Все еще стоя на коленях рядом с девушкой, Джон прижался лбом к ее лбу. Где-то в промежутке времени от двух часов до двух недель он либо похоронит ее, либо женится на ней. Каждый из вариантов казался лучше того, чтобы держаться на расстоянии от этой пылкой женщины и даже от батальона ее мальчишек, вторгнувшихся в его благородные владения.

Джон подавил стон. Господи, он даст ей все, о чем она никогда не просила… и даже больше. Намного больше. Он даст Виктории свое имя, что, как он предполагал раньше, никогда не смог бы сделать, предварительно не потратив несколько лет на тщательные размышления и на еще более усердные консультации с кучей поверенных.

Но герцог не осмеливался дать ей то, о чем она просила сейчас. Однако он может дать ей попробовать вкус того, что произойдет после — если девушка переживет этот проклятый день. Эта идея состояла из пяти частей отчаяния и одной части страсти. Он помолился о том, чтобы его тело подчинилось рассудку.

Джон ладонью обхватил ее голову и проложил вниз дорожку поцелуев по ее лихорадочным щекам. Прерывистый вздох Виктории застрял у нее в горле, когда он доблестно попытался прогнать ее страхи поцелуем, задуманным, чтоб очаровать ее. Медленный поцелуй, медленное поглаживание по внутренней стороне ее руки, и вниз, к округлой, идеальной формы груди.

Она была так чертовски податлива. После нескольких долгих минут ее очевидная паника слегка улеглась, и он сражался с первой искрой желания, вспыхнувшей между ними.

— О, Джон, поторопись. Я чувствую, что теряю сознание — мне так жарко, так холодно. Меня знобит…

Должно быть, она близка к бредовому состоянию.

— Лучше не торопить развитие событий, — прошептал герцог.

— Но если мы не поторопимся, — задыхаясь, выговорила она, — то я могу никогда не испытать этого.

Он не знал, плакать ему или смеяться. Вместо этого он пробрался с поцелуями под высокий ворот ее платья, расстегивая пуговицы, расположенные на лифе. Он щедро поделится с ней еще одной небольшой порцией удовольствия, перед большим отступлением. Когда Джон коснулся ртом вершинки кораллового цвета, которая день и ночь осаждала его мысли, то Виктория немедленно застонала. Ее возбуждение привело его на грань безумия, и он неосознанно задрал юбки ее платья вверх, выше ее стройных бедер.

Без сомнения, она умирает. Голова Виктории кружилась, и она смутно подумала, что это из-за яда или из-за бренди, которое она выпила — вероятнее, из-за того и другого. И все, о чем она могла с мрачным юмором рассуждать — так это о том, что это просто замечательный способ умереть, даже если и не вполне почтенный. Скорее всего, это сможет даже перевесить целую жизнь, проведенную в благочестии.

Но оно того стоило.