Женись на мне, дурачок!

Ортензия, вернувшись, шустро забирается в повозку и сразу вцепляется в скамейку. Видимо, вчерашний урок пошел ей на пользу. Но сегодня я не собирался так резко срывать повозку с места, пока не запью стоящие в горле пирожки кружкой надоевшей простокваши.

Вторую кружку вместе с пирожком протягиваю миледи, и она беспрекословно приступает к завтраку. Ну вот, еще бы денек вместе попутешествовать, глядишь, и научилась бы чему-нибудь. Однако такого счастья нам не суждено. Еще с четверть часа назад, когда дорога шла крутым, почти безлесым склоном холма, я разглядел в утренней дымке шпили храмов и флюгера на башнях дворца. По моим расчетам, это и есть Заречье.

Мелькнула было в моей голове соблазнительная идея сдать миледи в руки правосудия прямо там, но воспоминание о просьбе Клариссы дать ей декаду на разборку этой интриги сыграло решающую роль. В конце концов, может, не зря говорится, что месть должна созреть, как хорошее вино?

Заметив, что спутница допила простоквашу, подвигаюсь на своем сиденье в сторону и хлопаю рукой по нагретому месту рядом с собой, приглашая сесть. Пора приводить в исполнение вчерашние замыслы.

По обучению миледи управлением повозкой.

— Что? — недоуменно вскидывает рыжеватые бровки Ортензия и потихоньку отодвигается назад.

— Иди сюда! — строго рявкаю я, ну не уговаривать же ее?

— Зачем? — неуступчиво интересуется она, пряча что-то за спиной.

Что именно, хотел бы я знать? Но раз хочу, значит, узнаю, таково мое правило.

— Догадаешься сама?

Нет. Судя по нахмуренным бровям, подозрительному взгляду и поджатым губам, ни за что не догадается. Потому что ее мысли текут совершенно не в том направлении. Это какой же извращенкой нужно быть, чтобы придумать такие вещи, от которых в голубеньких глазках стынет откровенный ужас?

— Я и раньше подозревал, миледи, что ваш ум есть нечто патологически злобное и пронырливое, а сейчас убедился, что там присутствует также порядочная доля грязного извращения, — тоном наставницы Бентийского монастыря вещаю я, и это производит именно то впечатление, которое нужно мне.

Взбешенная такой отповедью Ортензия разъяренной кошкой бросается на меня, замахиваясь чем-то ярко блеснувшим на солнце.

Вот сколько раз говорил мой учитель по бою на мечах и кинжалах, что ярость всегда слепа! И как жаль, что миледи этого не слышала и не заучила так же намертво, как я. Потому что рассчитать порыв разъяренного противника так же легко, как и предотвратить. В чем она уже убедилась, сидя на полу с завернутой за спину рукой, из которой я нежно вытаскивал почти родные мне ножницы.

Оказывается, она еще и клептоманка. Фу, как неблагородно — обобрать своего благодетеля! А ведь именно таковым я для нее и являюсь. Несмотря на личные счеты и оскорбления, не бросил обидчицу посреди дороги, а взял с собой, одел, законспирировал… Потом прикупил новых, ну, относительно новых вещичек, вез, кормил, поил, все выходки прощал, спать укладывал, согревал, своим плащом пожертвовал… Теперь вот от тяжкого греха убийства ближнего спасаю…

Все это я укоризненным тоном расстроенной гувернантки рассказываю миледи, насильно усаживая ее рядышком и вручая ей в руки вожжи. И, тронув лошадей с места, тем же тоном объясняю, как править обученной парой, как заранее просчитывать вероятные повороты дороги, как придержать лошадей перед выбоиной…

В общем, все то, что любой деревенский мальчишка двенадцати лет знает назубок. А те, у кого отцы занимаются извозом, намного раньше.

Она кусает от досады и злости губы, по щекам текут соленые ручейки, оставляя на грязном личике светлые полоски. Ну почему она такая грязнуля? Совершенно не умеет следить за собой без горничных и служанок! Даже простых правил не знает, вроде того, что, прежде чем лезть в повозку, нужно хорошенько очистить прутиком грязь с сапог, а потом еще и протереть их пучком сухой травы.

Когда я объяснял это в первый раз, миледи смотрела с такой ненавистью, словно ее танцам диких племен учат. Потом, правда, кое-как смирилась, после того как я на одном из коротких привалов выдал ей огрызок веника, найденный под сиденьем, и заставил вымести отвалившиеся комья грязи.

Однако мои уроки управления лошадками не проходят бесследно, и вскоре миледи почти уверенно правит повозкой. А когда первые домишки Заречья приблизились настолько, что их стало можно рассмотреть в подробностях, я перебрался назад и, по-барски развалившись на скамье, внимательно следил за своим кучером, время от времени тихонько подавая советы.

Городок не огорожен даже условной изгородью, но у дороги стоит будка стражи. А рядом несколько стражников, собирающих с въезжающих проездные. Остановили и нас, и я, демонстративно зевая, лениво подал сержанту серебряный квадратик.

— Как записать лорда? — вежливо спросил он, открывая толстую книгу.

— Зигель дель Ксаро, — надменно бросил я, следя из-под полей шляпы за стражами.

И остался совершенно удовлетворен, когда заметил, как почтительно вытянулись их фигуры.

Еще бы, одна из самых знатных фамилий королевства!