Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)

Через два дня Сапар снова обошёл участок Ямата. Спелые коробочки почти все раскрылись, медлить с уборкой нельзя, пойдут потери.

— Бог в помощь, Бебек!

— Здравствуй, бригадир!

— Как Нурлы, наезжает хоть когда?

— Без трёх дней пять месяцев глаз уже не кажет. Будто на фронте. Пускай ты чабан, в пустыне живёшь, имеешь ты право хоть раз в полгода домой заглянуть?

— Заглянет, Бебек, как будет возможность, так и заглянет. Думаешь, он по тебе не соскучился?

— Очень нужно ему по мне скучать! Ему бы только пески. Я другой раз девочкам своим говорю, как бы наш отец прямо из Каракумов на фронт не утопал…

— Он бы первым ушёл, если б не увечье.

— Увечье! Не увечному бы так с отарой управляться!

— Мужа похвалить решила? Ну давай, а то я человек сторонний, не знаю его… Вот что, Бебек, у Ямата на поле хлопок осыпаться начал. Что делать, а? Солтанджемал пока работать не может.

— Уж не знаю, Сапар, не знаю…

— Не годится так говорить, Бебек. Помочь надо. Дочку пошли. А то и сама сходи, собери немножко…

— Сходить-то можно, о чём разговор. Только ведь неловко как-то…

— Не пойму я тебя, Бебек. Туманно говоришь.

— Да я к тому, Сапар-ага, что как же без хозяина-то? Хоть бы на часок Солтанджемал вышла! Хоть бы самые первые коробочки… А то мало ли что сказать могут…

— Что могут сказать?

— Скажут: люди урожай растили, а Бебек собирает.

— Ну и удумала! Бестолочь ты, выходит! Я считал, ты умнее.

Сапар-ага сокрушённо покачал головой, пошёл дальше. Неподалёку работала жена Ходжи. Подошёл и остановился в растерянности — как с ней толковать, когда у неё яшмак на лице? Хорошо, деверь её, подросток, рядом был.

— Меред, скажи невестке, пусть с обеда переходит на карту Ямата.

— А мне как?

— Если скажет, чтоб с ней шёл, иди.

— Сапар-ага, она говорит, если Солтанджемал в поле выйдет… Что? Да говори ты погромче. Что?. А… Ладно, я ему скажу. Сапар-ага, она говорит, пусть Солтанджемал начинает, тогда и она придёт.

— Солтанджемал не может сейчас выйти, знаете ведь.

— Тогда, говорит, не пойду.

— Ну и не надо! Без вас обойдёмся!

После полудня Сапар повязался фартуком и сам пошёл на карту Ямата. Не разгибаясь, не подняв головы, дошёл до конца ряда. Злость его утихла. Если честно говорить, в чём-то они и правы. Может, и впрямь Ямату не очень приятно было бы видеть, как другие собирают выращенный им хлопок…

Когда второй фартук был наполнен, у Сапара заломило поясницу. Боль всё усиливалась. Он пытался собирать на коленях — легче от этого не стало. Сидя тоже ничего не получалось. Тогда Сапар решил плюнуть на эту боль. Люди от темна до темна не разгибаются, и ты не разломишься, не велик бай!

И боль отступила. Отступила перед его твёрдым решением собрать полный мешок. Вот набьёшь громадный канар, значит, выдержал испытание. Значит, имеешь право ругать тех, кто мало собирает. И никто уже не скажет про тебя: «Командовать да ворчать всякий может, попробовал бы сам с фартуком походить!..» Попробовал.

Первой, ведя с собой дочерей, пришла Бебек.

— Сообразила я, Сапар. Ты уж не сердись, что не сразу. Хлопок соберём и на Солтанджемал запишем. Ты так хотел?

С подростками-деверями пришли жена Ходжи и вдова Джумы, месяц назад получившая похоронку. Словом, вместе с Сапаром работало уже человек десять. Все молча делали своё дело — слышен был лишь шелест раздвигаемых кустов. Собрать бы хоть те, что раскрылись. А когда остальные коробочки пойдут, глядишь, и Солтанджемал окрепнет.

Ты, Ямат, главное — не беспокойся, тут всё будет порядке. И урожай соберём, и проживём как-нибудь. Как сообщишь адрес, бригадир Сапар сразу тебе напишет, отчитается за твой урожай до последнего килограмма. Будешь ты читать его письмо, а перед главами у тебя хлопок, хлопок… Вот этот самый! Разве его забудешь такой, — коробочки-то к земле кусты пригибают!

Три письма отправил Сапар Ямату, писал про дела, про семью его писал. Четвёртое написать не успел…

Выкорчевали сухие стебли, перепахали карту, а когда пришла весна и на пядь поднялась верблюжья колючка, поле снова засеяли. Распланировано оно было немножко иначе, но участок земли возле старого глинобитного забора по-прежнему называли «поле Ямата».

Потом забор срыли, засылали арычки, выкопали новые. На поле пришли новые люди, новое поколение хлопкоробов. Среди них был и сын Ямата — Агаджан.

* * *