— Кушайте! — угощала Солтанджемал. — Ешьте на здоровье! Акгозель, закладывай в котёл побольше. — Хозяйка вся так и сияла радостью: наконец-то она могла выразить людям свою благодарность, своё расположение. Первый раз с тех пор, как Ямат ушёл на фронт, принимала и угощала она гостей. — Нельзя, сосед, обидишь. Не отпущу, пока не отведаешь моего угощения! Агаджан, сынок… возьми-ка ребят, тащите сюда дыни с арбузами. Не стесняйтесь, прошу вас, ешьте на здоровье!..
И тут, как по заказу, на краю села появились канатоходцы. Услышав пронзительные звуки дудок, ребятишки, радостно вопя, бросились встречать артистов.
— Ведите сюда! Сюда их приведите! — вслед мальчишкам кричала Солтанджемал. — Пусть здесь, у нас представляют!
Бродячие артисты появились во дворе. Один из них, в лезгинской шапке, не переставая, играл на медной дудке, да так громко и радостно, что пришёл даже Сетдар Нелюдимый.
Второй артист, в чёрном, подпоясанном блестящим ремешком халате, был невысокого роста, плечистый. Немолодой уже, волосом зарос так, что на лице ни кусочка голого нет, и в бороде седина сквозит, а быстрый, как огонь. Нос сплющенный, словно по нему кувалдой били, и затылок какой-то приплюснутый Все особенно дивились его затылку.
— Чего ж удивляться? — сказал сын толстухи Бебек, вечно ворчавший на свою мать за то, что голова у него слишком длинная. — Не затягивали повязкой, вот у человека и голова как голова!
— Голова как голова! — тотчас отозвалась его мать (Разве она когда промолчит?). — Пускай она у тебя продолговатая, зато дай бог всякому такую голову! Какой это туркмен с плоской головой! Я таких сроду не видела!
— Конечно! Лучше утягивать ребёнку голову, будто это вязанка дров! — Парень махнул рукой и отвернулся.
Человек в чёрном халате плясал, высоко подпрыгивая, словно был на пружинах. Наплясавшись, он нарядился рогатым джейраном. Ребятишки с визгом разбегались от него, а взрослые клали джейрану в рот монетки.
Потом тоже было интересно. Артист попросил дать ему шапки и разложил их в ряд — целых десять штук. Разбежался, перекувыркнулся над ними, и шапки одна за другой полетели в небо. Каждый раз шапка взлетала так высоко, что её было еле видно, и все старались угадать, чья она. Шапки разлетелись далеко в стороны, но все сразу нашлись, только Сапар не мог отыскать свой тельпек.
— Я видел! — крикнул один из мальчишек. — Он к бабушке Гарагыз залетел в огород.
— Не ври, негодник! — замахнулась на мальчишку старуха. — Нечего ему в моём огороде делать!
Ишь придумали! Дыни вам нужны, а не шапка! Суньтесь только — я вам покажу!
— Да не тревожься, Гарагыз. Подумаешь невидаль — тельпек! Найдётся…
Немного погодя шапка действительно нашлась. Не куда-нибудь угодила — в стойло к соседскому ишаку.
Сапар-ага всегда улыбался, вспоминая этот случай, А вот сейчас не улыбнулся, сейчас вспоминать всё это было грустно.
Агаджан встретил его во дворе у веранды. В дом Сапар-ага зайти отказался. Сел на старой кошме, возле лестницы.
— Я здесь, сынок, здесь приятней.
— Сапар-ага, я решил увезти маму.
— Я слышал. Что ж, тебе виднее…
— Нужно, чтоб вся семья вместе.
— Это не объясняй, это я понимаю.
— Конечно, она скучать будет. Потом привыкнет, наверное.
— Наверное. Если будет очень тосковать, присылай сюда. Погостит немножко.
— Я думаю, она привыкнет.
— Да… Позови-ка сюда мать, Агаджан.
Вышла хозяйка, поздоровалась.
— Садись, Солтанджемал. И ты присядь, Агаджан.
Голос у старика дрожал, лицо было бледное, с синеватым отливом, веко чуть подёргивалось. Стараясь не показать волнения, Сапар-ага немножко посидел молча. Потом поднял на Солтанджемал грустные глаза. Но у женщины на ресницах висели слёзы, и старик принялся успокаивать её.
— Не горюй, соседка. У тебя, не сглазить бы, и сын прекрасный, и невестка на зависть. Что ж теперь делать? Недаром говорится: состарится верблюд, пойдёт за верблюжонком. Ашхабад тоже не за семью реками, соскучишься — погостить приедешь.
Сапар-ага с трудом говорил эти слова, в груди начало давить, не хватало дыхания. Он переждал немножко, думал, пройдёт. Не прошло.
— А я вот, видишь, совсем сдал. То сердце, то поясница мучает, нету здоровья… Так что, если не доведётся больше увидеться, простите меня за то, в чём виноват…
Горло сдавило, на глаза навернулись слёзы. Сапар-ага прикрыл глаза ладонью.
— Что вы, Сапар-ага, — прошептала Солтанджемал, с трудом удерживая рыдания. — Превеликая вам за всё благодарность…
«Вот старый дурак! — мысленно обругал себя Сапар-ага. — Человеку и без того не сладко, а ты уселся да нюни распустил! Ямата провожал, не ревел, а теперь вот… Значит, и правда, никуда ты не годишься, Старик. Иди-ка ты подобру-поздорову!»
Он поднялся, тяжело опираясь на посох. Всё тело было налито тяжестью, ноги не слушались. Словно не выдержав этой тяжести, внезапно заныла поясница. Потом рвануло в груди, раз, другой…
— Куда же вы, Сапар-ага?
— Ничего, сынок, ничего, я так, устал немного… Как будете отправляться, я тогда приду.
Уезжали они на заходе солнца. Народу собралось множество, в толпе не видать было «Волги». Агаджан о матерью подошли к Сапару-ага.