Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

Он опять шумно захохотал, по-ребячески радуясь и гордясь своим сокровищем.

— Бывают вещи непродажные, это бесспорно, Вельмурат-ага, — поддержал я его, — но иногда такую вещь можно дать хотя бы на время человеку, которому доверяешь.

Мне хотелось внушить старику мысль, что я от него с пустыми руками не уйду. Мы говорили серьёзно, понимали друг друга вполне, и, наконец, он сжалился надо мной, сказав:

— Добрый юноша и гость мой! Если ты так полюбил мою книгу, сядь здесь у очага и перепиши её.

После его слов в кибитке воцарилась тишина. И за стенами кибитки было тихо, как бывает перед наступлением утра в пустыне. Угли у наших ног давно потухли, остывала зола. За очагом, забившись под одеяло, спала жена Вельмурат-ага. Я понял, что разговор наш на этом должен закончиться.

— Спасибо вам, Вельмурат-ага, — сказал я. — Завтра с утра я сяду переписывать книгу.

Две недели, не разгибаясь, сидел я у очага Вельмурат-ага и переписывал его драгоценную рукопись. Он и сам почти всё время находился со мною. Иногда диктовал по памяти или просто наблюдал за моей работой.

— Читать я научился, а писать, видно, так и не придётся мне самому. Поздно спохватился! — часто приговаривал он, пока я писал.

Старуха угощала нас зелёным чаем, чуреком, иногда приносила пенистый хмельной чал[2]. Мы стали друзьями. Я здесь и жил две недели, к председателю почти не заглядывал.

V

Стихотворения, хранившиеся сорок лет у Вельмурат-ага, принадлежав перу знаменитого туркменского поэта. Я привёз их в Ашхабад. Учёные добавили и ним много других, собранных по аулам Туркмении. Скоро выйдет в свет большая книга, полный сборник стихов этого поэта. Я жду с нетерпением выхода книги в свет. Возьму в издательстве десять экземпляров и помчусь к моему старику.

— Недаром, видно, переписали мою книгу, где каждое слово стоит верблюдицы с верблюжонком, — скажет мне старик.

Я в свою очередь скажу ему о том, что теперь не один человек и не десять будут читать эту книгу. Весь туркменский народ прочтёт её, а потом переведут её на другие языки, прочтут в Москве, в Ташкенте, на Украине, на Кавказе. Весь советский народ, все культурные люди мира будут владеть драгоценным кладом нашей литературы, рождённым страданиями и мужеством туркмен, их любовью к свободе.

Может быть, старик сам с ещё большей страстью, с более глубоким пониманием перечитает возвращённую ему книгу. Кто знает, возможно, он сам предложит мне взять старинную рукопись, которую так долго хранил на дне коврового чувала. Чудесная рукопись! Она содержит гениальные произведения, положившие начало туркменской классической литературе — стихи Махтумкули.

1938

Перевод А.Аборского

Бекге Пурлиев На скачках

Перед началом скачек на ипподроме оживлённо. Шум, разговоры, в середине длинных рядов скамеек под навесом играет духовой оркестр. Любители скачек обмениваются мнениями, оценивают коней, которых внизу водят и проезжают, готовя к заездам. Особенно шумно в первом ряду, где разместилась группа мальчишек.

— Интересно, какая же из них обгонит? — спрашивает смуглый паренёк в расшитой тюбетейке и рубахе небесного цвета.

— По-моему, вон тот, буланый, возьмёт. Ну и конь, прямо, как огонь!.. Он обязательно возьмёт! — воскликнул другой мальчик.

— Это же сын Тарлана, ребята. Вот увидите его на кругу, — неожиданно вмешался в разговор сидевший во втором ряду, сразу за мальчиками, седобородый красивый дайханин с живыми глазами, одетый в просторный халат и пышную чёрную папаху.

— Неужели? — переспросил мальчик, восхищавшийся буланым жеребчиком. — Так против него ни един конь не устоим!

— Ай, вечно ты преувеличиваешь! — сказал его сосед, белолицый носатый Ораз.

— Нет, насчёт старого Тарлана тут спорить не приходится, — опять вмешался старик, сидевший позади. — А этот конь, — он показал на буланого жеребца, которого в это время вели мимо них на поводу, — единственный из потомков Тарлана. Мы ему имя отца дали. Он, гордость наша, чуть не пропал.

Все мальчики, как по команде, оглянулись на дайханина.

Тот вынул из кармана своего серого халата кисет, расшитый ковровым узором, скрутил цигарку.

— Вы не слыхали про Абды? Вот такой же, как вы, паренёк, из нашего колхоза, сын кузнеца Мереда. Пионер. Геройский поступок совершил! В огонь не побоялся броситься!

Ребята и взрослые, сидевшие поблизости, внимательно слушали старика. Кто-то, поздоровавшись и назвав его по имени — Кандым-ага, — пересел поближе.