Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

Вспомнился приятель, похвалявшийся надгробием, которое он сделал на могиле отца. Камень, мол, привёз оттуда-то, мастера выписал из такого-то города. Но однажды, зайдя за чем-то к нему, Гуйчгельды Джумаевич неожиданно повстречал его отца. Старик, млея на солнышке, прислонился сгорбленной спиной к стене ветхой мазанки, задвинутой в самый дальний угол двора. Гуйчгельды Джумаевич поздоровался с ним. О том, что это отец приятеля, никого спрашивать не требовалось: старик и молодой были похожи друг на друга, как две половинки яблока. Жиденькая дверь мазанки была распахнута, и Гуйчгельды Джумаевич успел схватить взглядом голую кровать, неопределённого цвета кошму, закопчённые керогаз и чайник. Пока они шли к дому из жжёного кирпича, где приятель жил с женой и детишками, хозяин похвалялся виноградником, фруктовыми деревьями, псом на цепи, горделиво разгуливающим петухом.

Красивое надгробие напомнило Гуйчгельды Джумаевичу о том приятеле.

«Почему это так? Некоторые сыновья при жизни и в грош не ставят родителей, но стоит тем умереть — и начинается, сыновья из кожи лезут, чтобы показать людям свою горячую любовь к родителям. Если дело сводится только к этому, если только в этом и заключается сыновний долг, то разве я не в состоянии поставить у изголовья отца небольшую горку из бетона? Пока ведь это в моих силах…»

Размышляя таким образом, Гуйчгельды Джумаевич вздрогнул и вытер носовым платком захолодевшие от слёз ресницы. Возможно, кто-то и подумал: слёзы его пролиты по дяде министра. Кому было дано знать, что в этот момент происходило в его душе? Да никому. Это знали только его собственное сердце, его честь и совесть.

Голова освободилась от всех мыслей, статуей застыло тело. Оно застыло не от холода, а от запоздалого пронзительного чувства к человеку, который лежал где-то рядом.

И снова в мозгу Гуйчгельды зазвенел молот кузнеца Джумы. Почему же так получается? Все в конце концов должны оказаться здесь. Но неужели сын Сердар, которого Гуйчгельды Джумаевич любит больше всего на свете, когда-нибудь не сможет отыскать могилу своего отца и будет беспомощно озираться по сторонам?

Ужасно! От этой мысли у него потемнело в глазах, закружилась голова.

Когда маленький Сердар плакал по ночам, не давая ему спать, голосок ребёнка казался Гуйчгельды Джумаевичу куда приятнее соловьиных трелей. Смешно, однако ему нравится даже запах пелёнок. И неужели когда-то всё сведётся вот к такому? Теперь молот кузнеца Джумы звучал не только в мозгу, но и в груди, заставляя содрогаться всё тело… И вдруг знакомый шёпот, ровный, мелодичный, словно ветерок, прошёлся по обледенелым кустикам: «Да я ведь здесь, сынок… здесь…» Гуйчгельды Джумаевич вздрогнул: голос отца доносился не из заброшенного холмика, а из другой могилки, на которой не было ни надгробья, ни насыпи: лишь сверкающий холодными бриллиантами кустик верблюжьей колючки. Казалось, что старый Джума заглядывает в дырочку старой могилы и говорит: «Да я ведь здесь, сынок… здесь…»

«Может быть, на самом деле эта могила кузнеца Джумы», — подумал Гуйчгельды Джумаевич, и в его памяти отчётливо выплыли сказанные как-то отцом слова: «Над хорошим человеком могильный холмик осядет, и его могила не будет возвышаться над землёй. Не смерть должна напоминать живым о человеке, а дела его, и дети его, которым он дал жизнь. Отцы не умирают, если о них помнят сыновья».

Перевод С.Шевелева

Гошджан Сейтмедов Ночной разговор

Каждому известно: жизнь хлопчатнику дают солнце и вода. Но пусти на поля воду в знойный полдень — растения погибнут. Поэтому и поливают их рано утром или поздно вечером — кто как привык.

В нашем колхозе привыкли поливать, когда солнце сядет. А что может быть лучше ночного полива? Поработать после заката, когда спадёт дневной жар и на поля опустится прохлада, — одно удовольствие.

Как и все поливальщики, Ягмур отдыхал днём, а когда темнело, вооружался фонарём и отправлялся в поле. Парень был хоть куда. На его загорелое лицо, оттенённое пробивающейся щетиной усов, на мышцы, которые даже просторная одежда не могла скрыть, заглядывалась не одна девушка. Был он, пожалуй, на первый взгляд, несколько простоват, но на редкость трудолюбив, и потому работу ему доверяли самую ответственную.