Женитьба Корбаля

Тонкая и стройная, в муслиновом фишю[11] и длинной серо-голубой полосатой юбке, она поднялась со своего стула и встала спиной к окну, так что ее лицо оказалось в тени и он не мог прочитать его выражения. Однако когда она заговорила, ее голос звучал твердо и решительно, и он подивился ее самообладанию.

— Надеюсь, это не комедия манер?

Он не уловил смысла заданного ему вопроса; такое случалось не часто, и он почувствовал, что его самолюбие слегка задето.

— При чем тут манеры, позвольте узнать?

— Вы кое-что забыли.

— Что же именно?

— Снять вашу шляпу, месье.

На мгновение он едва не задохнулся от удивления и затем разразился беззвучным хохотом.

— Врачи не ошиблись, поставив вам диагноз, citoyenne, — негромко сказал он. — Ваше место действительно в доме умалишенных.

Она отпрянула от него, и ее плечи коснулись холодных прутьев решетки.

— Какой ужас! Какой позор! Вам прекрасно известно, что я в здравом уме. Зачем вы затеяли? ..

— Ш-ш! Тише, тише! — в неподдельном испуге воскликнул он, оглянулся на дверь и слегка склонил голову, словно прислушивался. — Вы погубите нас обоих, citoyenne.

Она рассмеялась над его страхами, но голос ее дрожал.

— В стране Свободы, в век Разума, одним из жрецов которого являетесь вы, женщина имеет право погубить себя, не объясняя причин своего поступка. А что касается лично вас, месье, то я не понимаю, почему ваша судьба должна беспокоить меня.

Он вздохнул.

— Я восхищаюсь вашей храбростью, citoyenne. Однако я начинаю опасаться, что у вас ее слишком много. — Он сделал пару шагов к ней. — Вы так молоды. Неужели вы успели лишиться всего того, что называют иллюзиями, и теперь считаете всех врагами? Даже если и так, вам трудно будет отрицать, что я ваш друг; пренебрегал опасностью, я пытаюсь вернуть вам свободу и жизнь, которая в вашем возрасте полна надежд и обещаний. Но если вы и дальше будете упорствовать в своем недоверии ко мне, тогда мне ничего не останется, как уйти и предоставить вас, citoyenne, своей собственной судьбе. Пытаться переубедить вас означает для меня рисковать своей жизнью — равно как и снимать перед вами шляпу при таких обстоятельствах, как сейчас, когда в любую минуту здесь могут появиться посторонние.

Иногда незначительный, однако убедительный довод способен оказать решающее влияние на точку зрения собеседника. Так случилось и на этот раз. Получив от Шовиньера исчерпывающее объяснение насчет его шляпы, мадемуазель де Монсорбье задумалась, не поспешила ли она и с более серьезными выводами относительно его самого. Окинув взглядом его фигуру, она нашла, что он не лишен некоторого благородства и внутреннего достоинства, и это подействовало на нее успокаивающе.

— Почему вы решили послужить мне? — тихо спросила она.

Он улыбнулся, и мрачное выражение его лица на мгновение смягчилось.

— Вряд ли жил на свете мужчина, который никогда не испытывал желания служить одной-единственной женщине.

Трудно было не понять, что он имел в виду, и ее целомудрие возмутилось такой оскорбительной откровенностью. Ее лицо пошло багровыми пятнами, она сердито вскинула голову и нахмурилась.

— Вы забываетесь, месье, — сказала она таким тоном, словно отчитывала нахального слугу. — Ваша дерзость невыносима.

Если ее слова и задели его, он ничем не выдал этого, лишь его улыбка стала еще чуть более мягкой и грустной. Он всегда придерживался мнения, что тот, кто хочет завоевать женщину, сначала сам должен стать ее рабом.

— Вы считаете меня дерзким только из-за того, что я разговариваю с вами без обиняков? Разве я что-то прошу для себя лично, требую платы за свои услуги? Я хочу спасти вашу жизнь, citoyenne, потому, что… — он секунду помедлил и, словно объятый порывом самоунижения, с жаром продолжил: — Потому, что желание бескорыстно служить вам сильнее меня. Разве это называется дерзостью?

— Нет, месье. Это просто невероятно.

Его глаза обежали ее слегка по-мальчишески гибкую фигуру, невысокую грудь, сохранявшее невозмутимое спокойствие лицо и золотистый ореол волос, освещенных неяркими лучами мартовского солнца, проникавшими в палату сквозь зарешеченное окно.

— Да, это кажется невероятным, — наконец согласился он. — Мне часто приходилось слышать подобные высказывания о моих поступках: таков уж мой характер, что все невероятное сильнее всего притягивает меня. Пускай однажды это плохо кончится для меня — что ж, я умру с улыбкой на устах, зная, что до последнего вздоха оставался верен себе. Но мы попусту тратим время, citoyenne. — Не дожидаясь от нее ответа, он заговорил быстрее: — У вас еще будет время поразмышлять и решить, доверитесь вы мне и позволите спасти вас или же отправитесь отсюда прямиком на гильотину. Я не стану принуждать вас делать выбор, но попрошу вас выслушать меня.