Жениться и обезвредить

Отматерившись, бабка ушла в дом приводить себя в порядок, а мне соответственно выдала направление на помывку. Бледный Митенька охотно (после долгих уговоров и угроз) впустил меня в баньку, восемь раз заставив поклясться всем на свете, что Бабуленька-ягуленька за спиной моей не прячется и сироту, к стенке прижатого, не обидит… Вся моя форма была сложена в лохань для отдельной стирки, а мне пришлось в очередной раз сдаться на милость своего младшего сотрудника. Парить Митя умел как никто! И тело и мозги…

— Так вот, Никита Иванович, идём, значит, мы сегодня вдоль базару. Ну, сами знаете, время послеобеденное, народец торговые лавочки понемногу сворачивает, тока самые упёртые всё ещё покупателей кличут. Бабуленька наша, чтоб её в аду черти за три версты обходили, такой список чего надо накатала — на три телеги грузи, не уместится!..

— Мить, — тихо попросил я, пока он отвлёкся на намыливание огромной мочалки, которую он сам едва удерживал двумя руками, — ты этим орудием пытки меня насмерть замыть решил? Не усердствуй так уж… Как моя Олёна и царица, всё ещё покупки в дом таскают?

— Не-э, это вряд ли… Небось на базаре ещё. Кто ж их так быстро отпустит…

— В каком смысле? — напрягся я.

— В каком смысле «быстро» или «отпустит»? — уходя от ответа, вывернулся он и крепко пришлёпнул меня горячей мочалкой к мокрой лавке.

— Митя, ты что, один в отделение вернулся? А девушки где?!

— Ну… — на миг призадумался он. — Одна из них уж точно не девушка, а у другой свадьба скоро… может быть… Ох, да что ж это я, будет у ней свадьба — небось Господь-то милостив!

— Где Олёна?! Уволю, мерзавца… — пыхтел я, пытаясь выбраться на волю, но могучая мочалка накрыла меня как одеяло, почти с головой. А наш старательный умник с абсолютно невозмутимой рожей честно объяснял сложившуюся обстановку:

— А я-то чего? Это государыня-матушка, храни её Николай-угодник, всё устроила… Ходила, смотрела, спрашивала, она ж обычно в палатах царских сидит, ей простой базар, поди, в диковинку. Вот она, кормилица, возьми да и спроси: «А как есть милиция следить за порядок и закон на такой шумной месте?» Я и объяснил — дескать, товар проверяем на недовес, недомер, недосол, недоградус креплёности. Ну она опять спрашивает: а можно ли и ей попробовать? Конечно, говорю! Ить кто я такой, чтоб самой царице запрещать?! Ну… вот они и того… этого… увлеклись!

— М-м-м… — сквозь зубы простонал я, скорбно постукивая лбом об лавку.

— Мама дорогая, — перевёл меня Митя. — Я тока это и успел сказать, когда ей купцы руки крутить начали. Она ить, немчура австрийская, в суконной лавке натуральный погром устроила, а уж стеклярусу индийского набила-а… Небось Горох за год не расплатится!

Суду всё ясно. Расплачиваться будем мы. Этот (мягких выражений нет, кончились)… этот гад настропалил законопослушную государыню на проверку базарных лавок и внаглую смылся, якобы к нам за подмогой. А увидев, что мы тут с бабушкой и без того по уши в птичьем дерме, просто-напросто забыл про брошенную царицу. Для торговцев она, кстати, царица, только когда на троне, а на базаре — все равны! И это мой напарник, преданный делу сыска человек, герой, с которым столько пережито…

— Олёна где?

— Невеста ваша, что ль? Дык она там осталася, чёй-то людям объясняла, вроде про умственную убогость государыни…

…?! Я едва не сломал лбом лавку. Ничего не понимающий Митя убрал мочалкового монстра, поставил меня на ноги и без предупреждения окатил ушатом ледяной воды, а потом горячей. Если я что и хотел сказать, то резко передумал. В голове билась одна мысль: правильно ли я помню, как надо делать харакири…

В дверь бани постучали. Стрельцы доложили о визите возмущённой группы мелких торговцев, только что задержавших на базаре двух подозрительных девиц. Обе упакованы в мешки из-под сельхозпродуктов и надлежащим образом связаны. Я через Митю передал указание занести «преступниц» в дом, а с торговцами пусть Еремеев разбирается. Сотник пока так и не вернул себе речь, но прекрасно наловчился командовать через старательного Заикина.

Пока моей формой занимался домовой, бабка прислала сменную одежду — нижнюю рубаху, подштанники и стрелецкий кафтан. Да, вид комичный, кто бы спорил, но вариантов нет, пришлось быстренько забежать в терем в таком виде. Уже у себя наверху я слышал, как внесли два извивающихся мешка, как шумная делегация торгашей орала на Еремеева и с каким блистательным достоинством защищал честь милиции скромный стрелец Фёдор Заикин…

— А подать нам сюда участкового! Пущай он нам сам при всём честном народе ответ держит, по какому такому праву иноземки активно в нашем товаре роются, разборки чинят, наш аршин своим дюймом мерят? Немой, что ль? И как, прости господи, таких убогих в милиции держат…

— Ф-фома Си-илыч с хам-мами не разговаривает. Он в-выше этого…