Женька. Дачник

— Зачем стоять? — услышал я знакомый голос. — Пётр Павлович выступил в полосу лунного света. — Мост построят, а на дороге при подъездах к мосту — ямы. Это одно, а другое — у вас в колхозе живёт одинокая старая женщина Марья Климова, мать погибшего фронтовика, и сидит она под самым, можно сказать, Ленинградом при керосиновой лампе…

— Ай-я-яй! — покачал головой майор, и мне показалось, что он подмигнул Петру Павловичу. — Мать фронтовика? Сейчас же дам команду моим сапёрам…

— Ещё чего надумал! — смутился Степан Семёнович. — Что же, мы сами не знаем… Ты только прикажи, командир, чтоб твои ребята перебросили нам три лесины на ту сторону.

Я хотел спросить у Петра Павловича, чем бы и мне заняться, но он уже сам повернулся ко мне:

— Иди, Витя, к Марье Гавриловне, там найдёшь свёрток, который ты привёз из города. Вот и орудуй. Справишься?

Я кинулся в гараж, взял отвёртку, изоляционную ленту и плоскогубцы. Переодеваться я не пошёл, и хорошо сделал, потому что в домик Марьи Гавриловны скоро забежала Любка. Она посмотрела, как я привинчиваю к потолку розетку, и сердито заметила:

— Зачем хороший пиджак не снял? Потом опять будешь ходить хуже всех! Монтёр!.. Давай слезай, я тебе поесть принесла. А где тётка Марья?

— Побежала смотреть, как ставят столбы. Ешь и ты, Любаша.

Любка сидела напротив и смотрела на меня усталыми, сонными глазами, а мне казалось, что я никогда не ел ничего вкуснее этой холодной каши.

— Любаша, как там мост?

— Растёт. Вот председатель удивится, когда приедет из района!

Я оглядел комнату. Ролики поблёскивали при свете керосиновой лампы, белый шнур стрункой тянулся по стене и потолку.

— Люб, а Люб, ведь и машину я сам чинил, а Пётр Павлович только мне подсказывал.

— Он всем всё только подсказывает, а работа идёт…

Она не договорила: легла на лавку и сразу уснула.

Я взял с кровати подушку и подложил ей под голову.

Работа у меня так и закипела. Я зачищал провода, а сам оглядывался на спящую Любку, пока не порезал палец. А потом я укрыл её своим пиджаком. И мне вдруг захотелось, чтобы эта ночь продолжалась долго-долго…

Когда мы с Любой вернулись на берег, было уже совсем светло. Мычали коровы, последние клочья тумана таяли па полях, в воздухе пахло мокрой травой и сиренью.

Мост мы увидели ещё издали. Он легко взлетал над речкой, каждым окоренным брёвнышком отражаясь в словно ещё не проснувшейся воде. Над лесом показалось солнце, и белые перила порозовели.

Сапёры давно ушли, а мост остался — широкий, надёжный.

Мужчины под руководством Степана Семёновича чинили дорогу. Две колхозные бабки стояли поодаль в накинутый на плечи ватниках и кричали ребятишкам, густо облепившим перила:

— Брысь оттуда, чтоб вы сгорели! В воду попадаете!

— Даром! Без единого, можно сказать, рублика построили. Как с неба упал нам этот мост! — удивлялась Мирониха. — А командир-то сказывал: части неприятеля должны подойти.

— Какой тебе ещё неприятель? Смотри не накаркай! — недовольно заметил Степан Семёнович.

На дороге показались три пустых грузовика с прицепами. Дядька Терентий опёрся на лопату, прикрыл ладонью глаза от солнца и сердито усмехнулся.

— А вот вам и части неприятеля пожаловали.

Из передней машины выпрыгнул председатель Матвей Ильич.

Было смешно смотреть, как он, расстёгивая и застёгивая пиджак, бегал по мосту, ощупывал перила и металлические скобы, топал по плотному бревенчатому накату.

— Как же это вы, братцы… Кто же это? В одну-то ночь? Вот чудеса-то! Откуда такая возможность?..

— Возможность — она давно рядом была, — серьёзно заметил Терентий Фёдорович. — Только увидеть её понадобился глаз позорче твоего.

Два дня мне никак не удавалось попасть к Петру Павловичу: кладовщик совсем загонял со сдачей овощей — приходилось возить прямо в Ленинград. А в воскресенье утром, проезжая по деревне, я увидел около правления народ; колхозники о чём-то спорили, размахивали руками, смеялись.

Я оставил машину прямо на дороге и протиснулся вперёд.

Под навесом у пожарного сарая висел большой лист. Красными крупными буквами было написано: «Новый путь». Орган комсомольской организации колхоза».

А на рисунке изображена была баба. Она высовывалась из окна вагона. Две кошёлки в её руках полны обуви, ситца и ещё всякой всячины. А рядом написано:

Эта личность как заноза
В теле нашего колхоза:
Не боясь ничьей острастки,
Свою клубнику поливает, А колхозные участки
Раз в неделю посещает.

Поезд мчится, дым клубится,
Машинист пускает пар;
Промтовары из сельмага
Уплывают на базар.
Ты спроси-ка, друг читатель:
«Что же смотрит председатель?»

Чей-то палец ткнул прямо в рисунок:

— Да это ж Мирониха, пропади я пропадом! Морда не похожа, а дела — её!

Я выбрался из толпы и увидел Петра Павловича. Он стоял в сторонке и тихонько покашливав в кулак.