Женька-Наоборот

Впрочем, Женя не испытывал большой охоты огрызаться на брата. Тот за время разлуки, по правде сказать, стал не хуже, а лучше прежнего. Знаете, на кого Толик смахивает? На Савелия Матвеевича! Но, конечно, в сто раз моложе. Руки отрастил здоровущие. Ходить выучился с фасоном — Жене так ни за что не пройтись. Пиджак почти что новый, а пахнет вроде бы дымом. Хотя это, пожалуй, не дым, а промысловый газок. И степной ветер. И вообще Шебелинка!

На вопросы солидного рабочего человека надо не огрызаться, а отвечать по всей форме. Так и так, действительно накрутил.

Но ведь прежде Толик его и без слов понимал. И верил. И всегда заступался. Вот, к примеру, в тот день, когда Женя нечаянно спутал «оптику» и «аптеку». Отец — за ремень, а брат (больной, температура тридцать девять и три!) — на защиту. Пришлось отцу ехать на улицу 25-го Октября и выяснять, наврал Женя про ремонт или просто в двух буквах ошибся.

Анатолий, бывало, разбирался в Жене с налету, сам заявлял, что видит его насквозь. Мигом чуял — накрутил ты там или не накрутил.

— Молчишь, — усмехнулся старший брат.

Младший резко высвободился из-под пиджака.

— Да с чего мне молчать? Так и знай: накрутил! И налгал. И своровал. И всех вас выставил мачехами.

— Ну-ка притормози. — Анатолий ухватил крепкой ручищей вздувшуюся на Жениной спине новую тенниску. — Слушай, дурачина, где тут на вашей улице или же во дворе можно присесть потолковать по-мужски?

Женя, конечно, не прочь был потолковать по-мужски. Но только не во дворе, хотя еще перед маем туда приволокли кучу скамеек, и все с удобными спинками.

— Очень нужно во дворе! У нас мальчишки знаешь какие… Начнут пялиться из всех окон, на балконы повылезут.

— Так ведь сейчас ночь!

— Они и ночью повылезут.

Для серьезной мужской беседы Женя облюбовал тупичок между оградой и дощатой стеной ларька. Нашлись и сиденья — порожняя тара с наклейкой: «Овощи-фрукты». Усаживаясь, Женя пробормотал:

— В этом ларечке мама к сегодняшнему рождению брала огурцы.

Так и лезло на ум это неудавшееся рождение!

Потолковали о многом. О том, что случилось с родителями за последние год-два. О том, как понимать их слова «настоящая жизнь». О том, что Жене до смерти хочется в Шебелинку, что он пригодится промыслу, поскольку руки его не такие уж «крюки». Жене пришлось говорить не только про руки, но и про отпечатки пальцев. Про всю историю, которая началась с бидона, пропахшего керосином, а кончилась срывом приличного приема гостей.

— Конечно, я накрутил. Только вот насчет мачехи я совсем, совсем ни при чем.

— Знаю, что ни при чем, — сказал Анатолий. Он по-прежнему видел Женю насквозь. — Тут другая причина. Ты не очень замерз? Не стесняйся, тяни пиджак.

Если бы Надежда Андреевна увидела в эту минуту своих сыновей, сидящих плечо к плечу, она бы, наверное, подумала о давнем снимке, на котором оба они запечатлены в рубашечках, вышитых ее руками. У старшего и сейчас был такой же смелый, спокойный взгляд. Младший, как и тогда, улыбался чуть настороженно.

— Вот и ночь… — негромко произнес Женя.

Он глядел прямо через дорогу, смутно лоснившуюся в холодном лунном блеске, за которой высилась громада восьмиэтажного дома. Электричество горело в двух-трех квартирах, остальные давно погрузились во тьму. Длинные ряды черных стеклянных прямоугольников кое-где отсвечивали тусклой голубизной.

На темном лице Анатолия ярко сверкнули белые зубы:

— Был бы ты, Женька, с нами в одну декабрьскую ночь! Ты бы ее назвал: «Зарево над Шебелинкой». Или так: «Огненный столб укрощен».

Женя насторожился.

Пожалуй, он тоже не разучился понимать своего брата. Сейчас Толик опишет ему эту необыкновенную ночь, а следом задаст вопрос. Женя знает какой!

Анатолий начал рассказ о беде, о стихийном бедствии, обрушившемся на промысел. А больше всего о героизме, проявленном в ту тревожную ночь… Кстати, когда Женя еще раз заговорит о своем решении стать самостоятельным человеком, он напомнит Толику его же слова: «К подвигу надо готовиться с ранних лет».

Женя мысленно переносится в Шебелинку. Он видит, как из недр земли, через фланец, под страшным напором газа вылетает неприметная частичка горной породы. Бац о металл! Искра. Из искры — пламя.

Плавится раскаленная почва. Бульдозеры возводят вокруг бушующего огня защитный земляной вал. Из Харькова мчатся на помощь десятки красных машин. Прикрываясь огромным металлическим щитом и завесой воды из тридцати брандспойтов, бригада буровиков ворвалась в самое пекло. Вторглась, открыла задвижку — путь воде в горящую скважину. Вот какая случилась ночь в мирной южной степи!

Завершил битву танк, присланный командованием округа. Танкисты прямой наводкой срезали «елку», веером разбрасывающую пламя. Срезали, даже не повредив скважины. Так был побежден, потушен огненный столб, так померкло гибельное зарево над Шебелинкой. Жене и самому ясно, что о такой ночи можно сложить захватывающую поэму.

Как и следовало ожидать, Анатолий спросил:

— Со стихами покончено?

Разобрался с налету. Такому можно все объяснить, поймет. И поможет поступить по-мужски.

— Тут разве до стихов? Заберешь меня отсюда, скажи?