Женщин обижать не рекомендуется

— Ты словно отчёт перед начальством сдаешь.

— Примешь меня в телохранители?

— Если только в ночное время ты мое тельце охранять будешь! — о, на это он был согласен без всяких там договоренностей.

* * *

— Извините, в моем холодильнике шаром покати, — на тарелках через несколько минут оказывается по паре яиц, рядом на блюде нарезка из рыбы и салями. — Кофе только растворимый, но хороший.

— Не суетись, в больнице я привыкла пить самую отвратительную смесь, называемую кофе.

— Ну, значит, беспокоиться не о чем.

— А ты беспокоишься? — улыбаюсь я.

— Кто-кто меня содержал в царских условиях, когда я чуть не умер.

— Ой, не приукрашивай: чуть не умер. А условия обычные, гостеприимные. Хотя мне всегда хотелось избавиться от тебя.

— А теперь? — уточняет он.

— Хочешь услышать, насколько ты был великолепен?

— Мужчинам это нравится, — он снова улыбнулся. Легко, тепло…мурашки побежали по коже от этого его взгляда.

— Божественен! Но, все же, — сложила руки перед собой. — Почему «Джокер»?

— Из-за шрама, — пожал он плечами.

— Бетмена пересмотрел?

— Не я, знакомый один. Говорит, моей безбашенной натуре вполне подходит.

— Мне стоит бояться?

— На тебя это вроде не распространяется.

— Даже не знаю, радоваться или плакать. А в чем заключается данная характеристика?

— Надеюсь, ты этого никогда не узнаешь.

— Ладно! Настаивать не буду. А шрам откуда?

— Это допрос?

— Да нет, просто это нормально, когда ты знаешь о человеке хоть какую-то информацию, когда с ним спишь. Но врач, который тебя шил, либо был пьян, либо был рукожоп.

— Меня иногда пугает твой фанатизм от профессии.

— Я так понимаю, душераздирающей истории я не услышу? — он отрицательно мотает головой. — И спрашивать о том, чем ты занимаешься, тоже бесполезно, — констатирую я факт, и снова он подтверждает мои подозрения. — То есть, все, что о тебе я должна знать, это то, что ты можешь позволить себе подарить девушке машину, разобраться с ее проблемами, которые все же возникают больше по твоей вине, ты занимаешься спортом, много купишь и чертовски хорош в постели. А ещё очень скрытен!

— Все верно!

Телефон его ворвался в наш разговор и не дал мне озвучить условия, на которых должны были развиваться наши отношения.

Говорил он с невидимым мне собеседником достаточно резко и грубо. Наверное, если бы это было адресовано мне, я бы испугалась потому, что его глаза изменились, излучая крайнюю степень раздражённости.

— Извини, Принцесса, — потёр он лоб ладонью. — Мне нужно ехать.

— Хорошо! Я, в принципе, тоже все, — продемонстрировала я пустую посуду.

— Ты можешь оставаться!

— Спасибо за предложение, но поверь, у меня и других занятий полно, кроме как охранять твою квартиру, — в ответ он улыбнулся. Не просто уголками губ, а по-настоящему, красиво… у него обалденная улыбка.

— Как скажешь. Созвонимся позже.

— Только если хочешь, чтобы я здесь осталась хоть ещё раз ночевать, купи нормальное постельное, — пригрозила я ему пальчиком.

— Я тебе предоставлю выбор.

Веры дома не оказалось. Вроде должна была давно вернуться с дежурства. Попыталась дозвониться — абонент не абонент. И как это понимать? Что-то нехорошее шевельнулось внутри, то, что я называла предчувствием.

Набрала регистратуру.

— Люба, это Полина Томина. Я до Веры не могу дозвониться, не знаешь, где она?

— На работе! Где ж ей ещё голубушке быть? Попросили подменить, вот она и осталась.

— А вы не боитесь, что она на пациентов начнет бросаться от переутомления?

— У нас успокоительное на готове, — как-то совсем не естественно рассмеялась моя собеседница.

— Ладно, передай ей, чтобы телефон включила, я волнуюсь. И пусть в столовой не ест, я ей обед принесу.

Не дав возможность Любе возразить, положила трубку. Что-то они там мутят.

Обед готовила с удовольствием, словно хотела угодить Егору, которого, конечно, здесь не было. Но воодушевление всё ещё не покидало меня. Даже под нос себе что-то напевала, что делала крайне редко. Из под рук вышло прекрасное гастрономическое творение в виде овощного рагу и драников со сметаной. Все это было бережно расфасованной по контейнерам и мое бренное тело направилось в больницу, выяснять, что там произошло.

Как всегда многолюдно, как всегда не пробиться. И эта натянутая улыбка Любы меня напрягала.

— Любовь Алексеевна, что за фигня происходит? — разозлилась я.

— Полечка, ты только не волнуйся, — когда мне так говорили, я злилась ещё больше. — Петр Аркадьевич, — умоляюще она посмотрела на главврача, который в это время спешил к нам.

— Идем, стрекоза, будем разговаривать, — его глаза в паутине морщинок за очками смотрели уверенно, и я доверилась.

— Меня к ней пустят? — уточнила я тихонько, поняв, что дело дрянь.

— Позже. Сначала разговор разговаривать будем. Она уже приходит в себя.

— Инсульт? — уточнила я. — Это у них семейное. Не удивлюсь, если и я так же закончу.

— Да. Мы сами были в шоке.

Мы ещё долго обсуждали общую картину болезни и возможные пути решения, так как было необходимо операционное вмешательство по удалению бляшек в сонной артерии, которые блокировали ток крови. Одним словом, эндартерэктомия. И этим должен был заняться Порошин.