Женщина Антарктида

Стихи разных лет

Я вспомнил сон, что был влюблен

и представлял собою небо.

Мне довелось со всех сторон

познать всевышнего – плацебо.

Такое выпало вполне

косматому и злому зверю.

Я находился на коне,

когда окно являлось дверью.

Меня поили облака,

разбросанные как попало.

Ты на года и на века

в мои объятия упала.

И прочитала у Арто,

держа в руках пакет от пульта:

мы любим Сталина за то,

что он скончался от инсульта.

Тебе понравились слова -

их сила, выверенность, масса.

Олень охотится на льва

и убивает его мясо.

Места лишения свободы

находятся у нас внутри.

Глаза испытывают роды,

чтоб было их не два, а три.

Еще вращается планета,

а ты твердишь, читая жизнь:

пройдет зима, капитализм,

и коммунизм настанет – лето.

* * *

Храм сатаны на белом фоне

открыт для юных прихожан.

Белье тоскует о балконе,

как созревает баклажан.

Обледенелые пути

ведут налево и направо.

Чтоб в царство божие войти,

выходит из дому Варавва.

Он уезжает в Могилев

и продает на рынке годы.

В кафе, желая скушать плов,

бредут усталые народы.

Плывет над городом трамвай,

мерцая в небе среди ночи.

Пинает парень каравай

в Москве, в Архангельске и в Сочи.

Садится солнце на такси,

летя по каменной пустыне.

Бросая оному мерси,

я исчезаю в магазине.

Я покупаю в нем альбом

с изображением подруги.

Ее глаза покрыты льдом,

а телевидением – руки.

Она звезда, а я никто,

никем не признанный теолог.

Товарищ едет на авто

и заодно цепляет телок.

Стоят девчонки вдоль дорог,

переминая в пальцах горе.

Я рад, что мне поставил бог

повсюду памятники – горы.

* * *

На новый год – Ирония судьбы.

На завтрак, на обед или на ужин.

Течет вода из лопнувшей трубы.

Кому я буду в старости не нужен?

Какие не наступят времена?

Придут без промедлений и утайки.

Покрыта мелом белая стена.

Меня читают, но не ставят лайки.

Зато на небе просто благодать.

Дыханию ветров деревья внемлют.

Снег, вероятно, падает на землю,

чтоб до весны, по-видимому, спать.

Печально разевает старость рот,

когда в клубок наматывает нервы.

В науке побеждает только первый.

В литературе все наоборот.

* * *

Повсюду мне мерещатся враги.

Откуда взять исчезнувшие силы?

Я слышу голоса или шаги.

Холодные дожди заморосили.

Настала осень, то есть древний Рим.

Иголка проскользила мимо вены.

От человека остается дым,

как говорится у Эриугены.

Ему хватало пары сигарет

для нежного вхождения в пространство.

Россию окружает тридцать лет

пустая оболочка государства.

Летает в небе полчище стрекоз.

На столике лежит в обломках дыня.

По вечерам закладывает нос.

Передо мной раскинута пустыня.

Она разделена напополам

змеей реки, текущей бесконечно

на поиски себе подобной, встречной,

чтоб породить Афон и Валаам.

Тогда весь мир предстанет из стекла,

и в душу снизойдет с вершины тело.

Сунниты и шииты – два крыла,

но мне уже до этого нет дела.

Я против человека и людей.

Пускай не ждут гостиница и хостел.

Цена вопроса – тридцать лошадей,

Платону сообщает Аристотель.

Делез приносит в жертву Гваттари

во имя человеческого бога.

Светило заменили фонари.

Покрылась грязью черная дорога.

Деревья пожелтели на заре,

когда пацан в лихом костюме пума

повесился сначала во дворе,

а после смерти взял и передумал.

* * *

Я просыпался, если умирал.

Курил табак мучительно и долго

и понимал, что творчество – аврал

не ради денег, а из чувства долга.

Я танцевал под музыку берез.

Читал стихи, написанные ломом.

Гулял всю ночь и чувствовал психоз.

Дарил цветы девчонкам незнакомым.

Меня встречал под утро Ивлин Во

и говорил таинственно и строго:

не то чтоб нет на белом свете бога,

но даже нет отсутствия его.

* * *

Полное затмение ума.

Женщина по имени Ирина

ночью появляется сама

и приносит сказочные вина.

Разливает в чашки алкоголь

(в них, наверно, был когда-то кофе).

Ставит на проигрыватель боль,

чтобы заиграл во тьме Прокофьев.

Медленно садится у окна,

глядя на пузатый телевизор:

в нем отображается она

и собою представляет тизер.

Ходит под звездой Альдебаран,

поправляя съехавшую юбку.

Гаснет и печалится экран,

а она закуривает трубку.

Опьяняет и уводит ввысь,

хоть и потолок тому помеха.

Кошку прогоняет словом брысь.

Кутается в воротник из меха.

Молвит: если ты не Демокрит,

то душа – земля, а тело – небо.

Этим, аккуратно говорит,

мясо отличается от хлеба.

* * *

Артюр Рембо скончался в восемь лет,

побыв сначала милиционером,

гуляя по осенним дням и скверам

и покупая семечки Привет.

Ему хотелось грызть их целый век,

пока никто не кончен и не начат,

и говорить одно: а это значит,

я – зверь и бог, чья сумма – человек.

* * *

В одной реке пятнадцать тысяч рек.

Так говорят по радио живущим.

Когда, отброшен тенью, человек

перестает собою быть и сущим,

тогда ему немыслимо помочь,

чтобы опять поверить в истукана.

Вокруг меня безумие и ночь.

Я на вершине кратера вулкана.

* * *

За публикацию в журнале

мне платят ровно ноль рублей.

Меня невзгоды доконали,

от них я стал намного злей.

Давно исчезли перспективы,

с ума сводящие меня,

где под окном пылали ивы

и умирали от огня.

Я был величием наказан,

кося на будущее глаз,

чтоб осознать одну из фраз:

я возвышаюсь над Кавказом

и самому себе обязан

достичь бессмертия сейчас.

* * *

Я не был богом и не буду им.

Я стану вдвое больше, чем всевышний.

Из губ своих ты выпустила дым,

сказав четыре яблока и вишни.