Женщина— апельсин

— Я работаю здесь двадцать лет, — сказал наконец после долгого молчания надзиратель, — много чего видел. Эту часть тюрьмы — во-он, где следственный изолятор и хозяйственный двор — два раза перестраивали, второй раз все меняли, и сантехнику, и отопление. Народ был в основном посторонний, но сработали плохо, что в первый раз, что во второй. Есть недоработки, то тут потечет, то там. Вызываем их, охламонов, а что толку? Прачечная вообще теперь не работает, сломалась, а на ремонт денег нет, в городскую при больнице возим.

— Спасибо, — сказала Ева неожиданно для надзирателя. Она словно потеряла всякий интерес.

В машине Ева посмотрела на часы. Пока доедет до управления, рабочий день кончится и Волкова, конечно, там не будет.

«Этот лишнего не пересидит», — подумала она и поехала к нему домой.

Дверь ей открыла небольшого роста пожилая женщина. Ева путано объясняла, зачем ей нужен Волков, женщина смотрела на нее снизу, приоткрыв рот. Потом словно очнулась, распахнула дверь и засуетилась. Еву пригласили войти, забрали у нее куртку, сказали, что разуваться не надо, подтолкнули в ванную, дали полотенце и сказали, что через пять минут будут оладьи с вареньем.

Ева ошарашенно смотрела на себя в зеркало в маленькой и захламленной ванной. Потом помыла руки и тихо вышла. Из коридора была видна кухня, маленькая женщина стояла спиной к Еве и хлопотала у плиты. Ева пошла, стараясь ступать неслышно, в комнату. Комната была вся в салфеточках, маленьких декоративных вазочках с искусственными цветами, в плетеных кашпо, отовсюду свешивались разнообразные зеленые растения, весь подоконник был уставлен кактусами в горшочках. Из комнаты вела еще одна дверь, там, вероятно, была смежная комната. И оттуда раздавались странные звуки, как будто кто-то через одинаковые промежутки времени спускал большой и хорошо надутый резиновый матрац. Ева подошла посмотреть.

Волков сидел на небольшом коврике на полу, голый по пояс, подогнув под себя ноги и положив руки на колени. Лицо его было поднято кверху, глаза закрыты. Он равномерно вдыхал и выдыхал воздух, шумно и глубоко. Потом он закрыл лицо ладонями, провел ими, словно смывая что-то с лица, и открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на Еву неподвижным взглядом. Потом взгляд его стал осмысленным и вдруг испугал Еву мгновенно появившейся ненавистью.

— Привет, — сказала Ева. — Я так подумала, что ты не задержишься на работе, а у меня важное дело и времени мало…

Волков сидел не шевелясь и не моргая. Потом мышцы на его груди и животе пришли в движение, равномерной рябью сверху вниз.

— Это действительно ты? — спросил Волков. — Или мне мерещится?

— Я только что из СИЗО. Слушай, а можно мне разуться, а то твоя мама…

Волков, не выпрямляясь, подполз по полу к Еве и взял ее ногу за щиколотку. Ева подняла ногу, он расстегнул застежку и очень осторожно снял ее ботинок на небольшом каблуке. Потом посмотрел на нее снизу с таким собачьим страданием во взгляде, что Ева быстро наклонилась и стащила второй ботинок сама. Волков встал, взял ее ботинки и вышел из комнаты. Ева оглянулась. Комната была небольшой и почти пустой. Спал Волков на узком и тощем матрасе на полу, несколько ковриков заменяли, вероятно, стулья. В углу на тумбочке стоял дорогой телевизор, а рядом отменная музыкальная техника. На стене висел плакат в полпростыни с огромными красными иероглифами на белом фоне.

Эта комната испугала Еву. У нее еще была надежда, что меркантильная дурь Волкова со временем пройдет. Но комната говорила, что перед ней человек цельный, хорошо понимающий, что ему надо в жизни. Ева поздравила сама себя с затеянной игрой в дело Курина: перед Волковым нельзя раскрываться, а если судьба его пропустит по профессиональной лестнице вверх, таким, как Ева, придется просто уйти из органов.

Ева вышла в большую комнату и с удовольствием уселась на диван у круглого стола с вышитой скатертью под большим круглым абажуром. Тикали неспешно и уютно старинные ходики. Волков принес чай.

— Я говорила только что с Куриным, дело у него, конечно, гиблое. Я думаю, надо помочь человеку.

— А я что говорил! — Волков стал есть жадно, у рта краснело варенье.

— Понимаешь, Волков… — Ева все еще не была уверена, что поступает правильно, поэтому медлила. — Дело такое…

— Ладно, ты у нас принципиальная и ответственная, давай я скажу, что надо с этим Куриным делать, а ты головой кивай, на всякий случай. Ну, например, можно раскопать много интересного частным образом на его руководителей и подоить их немного. Но это под вопросом, вдруг разнервничаются. Еще, например, можно помочь Курину выйти на волю, тут финансовая выгода сразу и наверняка, а его потом пришьют свои, и все.

— Считай, что я киваю, — сказала Ева, глядя внимательно Волкову в лицо.

— Не смотри на меня так, меня это раздражает. Значит, что делаем? Будем вести его на освобождение под залог или на побег?

— Побег, — сказала Ева чуть слышно.